КОРОТКАЯ ПРОЗА (все рассказы - сюда)

Стихи, проза, притчи и др. на тему любви и расставания (желательно позитивные)
Другиня
Старая гвардия
Старая гвардия
Сообщения: 6683
Зарегистрирован: 19 янв 2009, 20:01
Откуда: Москва

Сообщение Другиня »

 
Сергей Сапоненко



БЕРЁЗКА


Весна. Слышно, как растёт трава, шелестя прошлогодней листвой. Ветреница распустила нежные цветы-звёздочки, заполонив всё вокруг. Ярко-зелёные платочки юной листвы полощет лёгкий ветерок. В первый раз после долгой зимы прогуливаюсь по лесу. Спешу к тому месту, где растёт молодая берёзка. Мы познакомились пару лет тому назад. Она мне сразу приглянулась, потому что поселилась между старыми корабельными соснами, там, где вроде бы и жить нельзя. Сосны по-недобрососедски закрывали свет, бросаясь шишками да иголками. Под ними ничего, кроме мха, не росло, пока не появилась берёзка. Издали вижу, что там, куда я спешу, необычно светло. Наверно, сосны спилили? Давно пора, через пару лет они все равно бы упали от старости, а так принесут пользу, став досками или брусом. А где же моя берёзка?! Её спилили! Наверно, вырубка леса была ещё осенью, и она мешала вести заготовку строевого леса. Вот её пенёк. Почему-то он мокрый? То и дело на него садятся шмели и мелкие пичужки. Да это же берёзовый сок! Но ведь берёзы давно распустились, и из них не идёт сок. Пни сосен омертвели. А берёзовый пенёк, вопреки всему, поит своим живым соком жаждущих.
А живу ли я так, чтобы оставить после себя хотя бы каплю живительной влаги?


ЛАНДЫШ


В прошлом году летом почти не было дождей. Кто-то не потушил костёр, и полыхнул лесной пожар, пожирая на своём пути всё живое. Сейчас буйствует, разливая яркие краски, май, а в выгоревшем лесу царит смертельно-чёрный цвет. Кажется, ничто не заявляет здесь о жизни. Говорят, что после пожара многие годы ничто не растёт. Но среди безмолвной пустыни пожарища мне встретился одиноко цветущий ландыш. Вокруг разлилась чернота, а он цветёт, не замечая того, что жить тут нельзя. В этом лесу ничто не радуется майскому солнцу. А ландыш весело протягивает к небу зелёные руки листьев, позванивая колокольчиками нежно-белых цветков. Их прекрасный запах чувствуется за несколько метров, говоря, что самый слабый луч света способен победить любую тьму.
Случается, что в нашу жизнь приходит горе, и мы остаёмся среди обугленной пустыни, не зная, что делать. А надо просто жить!


СОЛОВЕЙ


Прорезая лес, тянутся вдаль четыре чугунные нити. Они пытаются сказать, что параллельные никогда не сходятся. Хотя… Кажется, что у горизонта они сливаются. Много лет тому назад через лес проложили железную дорогу. Направление оказалось оживлённым, и по дороге постоянно проносились поезда: пассажирские - размеренно перестукивая стыками рельсов, грузовые - громыхая невпопад.
Здесь, у самой дороги, соловей свил гнездо. Как только весенний ветер вырвал из берёзовых почек листву, соловей запел. Мимо проносились поезда, заглушая трели соловья, но он самозабвенно пел, не обращая внимания ни на что. Под перестук колёс неслось в небыль время. Но тут наступал самый длинный день в году, и соловей смолкал, преклоняясь пред величием праздника света.
Постепенно старели и опадали листья. Вслед за ними кружилась нежная вата снегов, заботливо укрывая продрогший лес. Приходила весна, чтобы разбудить природу к новой жизни. Так повторялось много раз. Каждый год соловей начинал петь в назначенный час. А поезда всё гремели. Однажды пассажирский поезд резко остановился посреди леса. В тишине, наступившей после режущего скрежета тормозов, кто-то прошептал: «Послушайте, как чудесно поёт соловей».
Петь, сознавая, что тебя никто не слышит, но всё равно петь, наверно, это и есть высшее проявление таланта.



ИДЁТ ДОЖДЬ



Под каплями дождя мелко дрожит озябшая листва. Переполненные лужи насыщено булькают, переливаясь через край. Дождь льёт уже несколько дней. Просёлки и тропинки превратились в непроходимые болота. Поспевающие хлеба под тяжестью капель падают на размокшую землю. Гниёт скошенная, не успевшая стать сеном трава. Мир опустел. Почти всё живое спряталось от нудного дождя. Кажется, ему не будет конца, лето кончилось в конце июня, и сразу наступил октябрь. Вдруг прилетела и беззаботно уселась на промокшей груше, весело чирикая, воробьиная стайка. Воробьи знают, что когда-то дождь кончится, будет светить июльское солнце, воздух наполнится ароматом летних цветов, будет радость лета. Почему же я забываю об этом? Идёт дождь...



ЗЕМЛЯНИКА


Холодно и сыро. Дует продрогший ветер. Он срывает с деревьев утомлённую до желтизны листву. Небо выгорело до серости. Кажется, что лес умирает, сгорая в ярком осеннем огне. Ещё несколько всполохов, и он затихнет навсегда. Но среди мёртвой листвы зеленеет кустик земляники. Он увенчан нежным цветком. Ушедшее лето было очень жарким и сухим. К июлю выгорела вся трава. Сгорела, успев принести плоды, и земляника. А в конце августа по земле пробежал живительный дождь. Он разбудил землянику, и она, обрадовавшись вновь подаренной жизни, выпустила новые листья, а затем и бутоны. Наверняка, ягоды уже не успеют завязаться, потому что скоро заскрипит мороз. Но как прекрасны эти неброские цветы!
В нашей жизни тоже когда-то наступает осень – время, когда вряд ли можно дождаться плодов от начатых дел. Что нам тогда делать? Жить прошлыми заслугами, дожидаясь зимы? – Нет! Нам надо цвести. Пусть плоды взрастят и соберут другие, но они будут согреты нашим последним в земной жизни цветением.



НЕЗАБУДКА


В лесу буйствует май, и в глазах рябит от ярких красок, словно смотришь в калейдоскоп. Деревья облачились в свежие изумрудно-сочные платки; солнечными осколками блестят одуванчики; белоснежные лампочки ландышей, не смотря на свою миниатюрность, ослепительно сияют. И в волнах этой красоты о чём-то необычайно сладостном слагают песни соло-вьи. Как прекрасно после чёрно-белой зимней скуки любоваться майским пейзажем. Хочется смотреть на землю, не отрываясь. Вдруг взгляд натыкается на маленькие небесно-голубые капельки. Незабудки. И я вспоминаю, что над цветущей майской землёй раскинулось прекрасное голубое небо. Завянут цветы, умолкнут птицы, выгорят, пожелтеют и улетят листья, земля опять станет чёрно-белой, лишь небо останется голубым.
В миг земной преходящей радости мы нередко забываем, что она очень быстро промелькнёт. А вечное блаженство только в небесах. Может быть, для того, чтобы мы не забывали об этом, цветёт незабудка?
Диагностика семейных отношений
Luchik
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 1697
Зарегистрирован: 04 авг 2011, 16:07
Откуда: Москва

Сообщение Luchik »

 
Заходите сюда: https://ejik-land.ru/mist/
Очень философские, добрые и немного грустные сказки, лёгшие в основу серии мультфильмов про ёжика и медвежонка (например, "Ёжик в тумане"). Но там гораздо больше, чем в мультике. Они вызывают такую светлую и исцеляющую грусть.
Nusya
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 1529
Зарегистрирован: 20 май 2011, 09:42
Пол: женский
Откуда: Москва

Сообщение Nusya »

 
Luchik писал(а):Заходите сюда: https://ejik-land.ru/mist/
Очень философские, добрые и немного грустные сказки, лёгшие в основу серии мультфильмов про ёжика и медвежонка (например, "Ёжик в тумане"). Но там гораздо больше, чем в мультике. Они вызывают такую светлую и исцеляющую грусть.
Ежик в тумане....никогда не понимала и не любила этот мультик.
Luchik
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 1697
Зарегистрирован: 04 авг 2011, 16:07
Откуда: Москва

Сообщение Luchik »

 
Нюся, а попробуйте почитать?
Nusya
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 1529
Зарегистрирован: 20 май 2011, 09:42
Пол: женский
Откуда: Москва

Сообщение Nusya »

 
Luchik писал(а):Нюся, а попробуйте почитать?
Почитать попробую, но мультик.... :D
Luchik
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 1697
Зарегистрирован: 04 авг 2011, 16:07
Откуда: Москва

Сообщение Luchik »

 
Хорошо, а другие мультики про ёжика и медвежонка, основанные на произведениях этого автора, как Вам? Например, тот, где "мимо белого яблока луны..."
Nusya
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 1529
Зарегистрирован: 20 май 2011, 09:42
Пол: женский
Откуда: Москва

Сообщение Nusya »

 
Luchik писал(а):Хорошо, а другие мультики про ёжика и медвежонка, основанные на произведениях этого автора, как Вам? Например, тот, где "мимо белого яблока луны..."
Ну...я вообще-то мультики почему-то не люблю :oops: По крайней мере в мультике про облака хоть какой-то смысл есть :)
Другиня
Старая гвардия
Старая гвардия
Сообщения: 6683
Зарегистрирован: 19 янв 2009, 20:01
Откуда: Москва

Сообщение Другиня »

 
Саша Черный


РОЖДЕСТВЕНСКИЙ АНГЕЛ


«Подайте, Христа ради, милостыньку! Милостыньку, Христа ради!»

Никто не слышал этих жалобных слов бедно одетой женщины, одиноко стоявшей на углу оживленной городской улицы. Прохожие торопливо шагали мимо ее, с шумом неслись экипажи по снежной дороге. На землю спускалась святая, великая ночь под Рождество Христово. Она сияла звездами, окутывала город таинственной мглой.

И никому не было дела до нищенки. Да она и сама не думала о себе. Все мысли ее были с детьми, сердце болело за них. Сидят они, бедные, там, в холодной темной конуре, голодные, иззябшие, и ждут ее. Что она принесет или что скажет? Завтра великий праздник, всем детям веселье, только ее детки голодны и несчастны. Что делать ей?

Все последнее время она работала, как могла, надрываясь. Потом слегла и потеряла работу. Подошел праздник, а ей негде взять куска хлеба. Она решилась, в первый раз в жизни, просить милостыню. И за несколько часов ей удалось набрать несколько копеек...

И словно в ответ на ее отчаяние, неподалеку раздался благовест ко всенощной. Да, надо пойти, помолиться. Быть может, молитва облегчит ее душу. Неверными шагами доплелась она до церкви.
Храм был освещен, залит огнями. Всюду масса людей, веселые, довольные лица. Притаившись в уголке, она упала на колени. Вся безграничная материнская любовь, вся ее скорбь о детях вылилась в горячей молитве, в глухих, скорбных рыданиях.

Она не заметила, как кончилась всенощная и к ней подошел кто-то.

«О чем вы плачете?» – раздался рядом нежный голос.
Женщина очнулась, подняла глаза и увидала перед собой богато одетую девочку. С милым участием глядели ясные глазки. Позади девочки стояла старушка-няня. «У вас горе? Бедная вы, бедная!» «Мои детки голодны, с утра не ели», – отвечала она. «Не ели? Голодны? – на лице девочки выразился ужас. – Няня, что же это! Дети не ели ничего! И завтра будут голодные!»

Маленькая ручка скользнула в муфту.
«Вот, возьмите, тут есть деньги, покормите детей, ради Бога!» – говорила девочка со слезами на глазах. «Что ж, Манечка, делать! – вздохнула няня. – Бедность у них! И сидят, бедные, в голоде да в холоде. Ждут, не поможет ли им Господь!»

«Муж мой умер, трое ребят на руках осталось, – грустно говорила женщина. – Живем мы недалеко, в подвале, на углу, в большом каменном доме купца Осипова».

«Няня, это почти рядом с нами, а я и не знала! – воскликнула девочка. – Пойдем скорее, теперь я знаю, что надо делать!»

Бедная женщина машинально вышла за ними. В кошельке, который был у нее в руках, лежала пятирублевая бумажка! Забыв все, кроме того что она может теперь согреть и накормить дорогих ребяток, она зашла в лавку, купила провизии, хлеба, чаю, сахару и побежала домой. Щепок осталось еще довольно, печку истопить ими хватит.

Она бежала домой изо всех сил. Три детских фигурки бросились к ней навстречу: «Маменька! Есть хочется! Принесла ли ты, родная?» Она обняла их всех троих и сказала радостно: «Послал Господь! Надя, затопи печку. Петюша, ставь самовар!»

В конурке, сырой и мрачной, наступил праздник. Дети были веселы, согрелись и болтали. Мать радовалась их оживлению. Только изредка приходила в голову печальная мысль: что же дальше? «Ну, Господь не оставит!» — говорила она себе, возлагая всю надежду на Бога.

Маленькая Надя тихо подошла к матери, прижалась к ней и заговорила: «Скажи, мама, правда, что в рождественскую ночь с неба слетает рождественский ангел и приносит подарки бедным детям?»

Мальчики тоже подошли к матери. И, желая утешить детей, мать начала им рассказывать, что Господь заботится о бедных детях и посылает им Своего ангела в великую рождественскую ночь, и этот ангел приносит им подарки и гостинцы!

В дверь подвала кто-то стукнул. Дети бросились отворить. Показался мужик, с маленькой зеленой елкой в руках. За ним шла хорошенькая белокурая девочка с корзиной, в сопровождении няни, несшей за ней разные свертки и пакеты.

Дети робко прижались к матери. «Это ангел, мама, это ангел?» – тихо шептали они, благоговейно смотря на хорошенькую, нарядную девочку.

Елка давно стояла уже на полу. Старуха няня развязала пакеты, вытащила из них вкусные булочки, кренделя, сыр, масло, яйца, убирала елку свечами и гостинцами. Дети все еще не могли прийти в себя. Они любовались на «ангела». И молчали, не двигаясь с места.

«Вот вам, встречайте весело Рождество! – прозвучал детский голосок. – С праздником!» Девочка поставила на стол корзину и исчезла, прежде чем дети и мать опомнились и пришли в себя.

Дома Маню ждала мама, она горячо обняла ее и прижала к себе. «Добрая моя девочка! – говорила она, целуя счастливое личико дочери. – Отказалась сама от елки, от гостинцев и все отдала бедным детям! Золотое у тебя сердечко! Бог наградит тебя...»

Маня осталась без елки и подарков, но вся сияла счастьем. Со своим милым личиком, золотистыми волосами она в самом деле походила на «рождественского ангела».
Дженна
Заблокирован
Заблокирован
Сообщения: 2398
Зарегистрирован: 12 мар 2011, 11:35
Пол: женский

Сообщение Дженна »

 
"Не знаю как у вас, а у меня в жизни было счастье. То есть не было, есть. Потому что счастье — это же не насморк. Оно не проходит. Если уж оно дается человеку, то навсегда. И оно всегда защищало меня. Всю жизнь. Я в этом счастье, как в броне. Вы скажете: «Оно давно было!» Да нет. Только вчера или даже сегодня утром. Оно никуда не уходит. Кто это сказал... «У любви нет прошедшего времени» Это правда! Правда… Я это знаю по себе. Так что я очень счастливый человек. Мне очень в жизни повезло. И вам желаю того же." Женя Лукашин о счастье "Ирония судьбы. Продолжение".
Другиня
Старая гвардия
Старая гвардия
Сообщения: 6683
Зарегистрирован: 19 янв 2009, 20:01
Откуда: Москва

Сообщение Другиня »

 
Антон Павлович Чехов


Беззаконие


Совершая свою вечернюю прогулку, коллежский асессор Мигуев остановился около телеграфного столба и глубоко вздохнул. Неделю тому назад на этом самом месте, когда он вечером возвращался с прогулки к себе домой, его догнала бывшая его горничная Агния и сказала со злобой:

– Ужо, погоди! Такого тебе рака испеку, что будешь знать, как невинных девушек губить! И младенца тебе подкину, и в суд пойду, и жене твоей объясню…

И она потребовала, чтобы он положил в банк на ее имя пять тысяч рублей. Мигуев вспомнил это, вздохнул и еще раз с душевным раскаянием упрекнул себя за минутное увлечение, доставившее ему такую массу хлопот и страданий.

Дойдя до своей дачи, Мигуев сел на крылечко отдохнуть. Было ровно десять часов, и из-за облаков выглядывал кусочек луны. На улице и возле дач не было ни души: старые дачники уже ложились спать, а молодые гуляли в роще. Ища в обоих карманах спичку, чтобы закурить папиросу, Мигуев толкнулся локтем обо что-то мягкое; от нечего делать он взглянул под свой правый локоть, и вдруг лицо его перекосило таким ужасом, как будто он увидел возле себя змею. На крылечке, у самой двери, лежал какой-то узел. Что-то продолговатое было завернуто во что-то, судя на ощупь, похожее на стеганое одеяльце. Один конец узла был слегка открыт, и коллежский асессор, сунув в него руку, осязал что-то теплое и влажное. В ужасе вскочил он на ноги и огляделся, как преступник, собирающийся бежать от стражи…

– Подкинула-таки! – со злобой процедил он сквозь зубы, сжимая кулаки. – Вот оно лежит… лежит беззаконие! О, господи!

От страха, злобы и стыда он оцепенел… Что теперь делать? Что скажет жена, если узнает? Что скажут сослуживцы? Его превосходительство наверное похлопает его теперь по животу, фыркнет и скажет: «Поздравляю… Хе-хе-хе… Седина в бороду, а бес в ребро… шалун, Семен Эрастович!» Весь дачный поселок узнает теперь его тайну, и, пожалуй, почтенные матери семейств откажут ему от дому. О подкидышах печатают во всех газетах, и таким образом смиренное имя Мигуева пронесется по всей России…

Среднее окно дачи было открыто, и явственно слышалось из него, как Анна Филипповна, жена Мигуева, собирала стол к ужину; во дворе, сейчас же за воротами, дворник Ермолай жалобно побренкивал на балалайке… Стоило младенцу только проснуться и запищать, и тайна была бы обнаружена. Мигуев почувствовал непреодолимое желание торопиться.

– Скорее, скорее… – бормотал он. – Сию минуту, пока никто не видит. Занесу его куда-нибудь, положу на чужое крыльцо…

Мигуев взял в одну руку узел и тихо, мерным шагом, чтобы не казаться подозрительным, пошел по улице…

«Удивительно мерзкое положение! – думал он, стараясь придать себе равнодушный вид. – Коллежский асессор с младенцем идет по улице! О, господи, ежели кто увидит и поймет, в чем дело, я погиб… Положу-ка я его на это крыльцо… Нет, постой, тут окна открыты и, может быть, глядит кто-нибудь. Куда бы его? Ага, вот что, снесу-ка я его на дачу купца Мелкина… Купцы народ богатый и сердобольный; может быть, еще спасибо скажут и на воспитание его к себе возьмут».

И Мигуев решил снести младенца непременно к Мелкину, хотя купеческая дача находилась на крайней улице дачного поселка, у самой реки.

«Только бы он у меня не разревелся и не вывалился из узла, – думал коллежский асессор. – Вот уж именно: благодарю – не ожидал! Под мышкой несу живого человека, словно портфель. Человек живой, с душой, с чувствами, как и все… Ежели, чего доброго, Мелкины возьмут его на воспитание, то, пожалуй, из него выйдет какой-нибудь этакий… Пожалуй, выйдет из него какой-нибудь профессор, полководец, писатель… Ведь всё бывает на свете! Теперь я несу его под мышкой, как дрянь какую-нибудь, а лет через 30–40, пожалуй, придется перед ним навытяжку стоять…»

Когда Мигуев проходил узким, пустынным переулочком мимо длинных заборов под густою, черною тенью лип, ему вдруг стало казаться, что он делает что-то очень жестокое и преступное.

«А ведь как это, в сущности, подло! – думал он. – Так подло, что подлее и придумать ничего нельзя… Ну, за что мы несчастного младенца швыряем с крыльца на крыльцо? Разве он виноват, что родился? И что он нам худого сделал? Подлецы мы… Любим кататься на саночках, а возить саночки приходится невинным деточкам… Ведь только вдуматься нужно во всю эту музыку! Я беспутничал, а ведь ребеночка ожидает лютая судьба… Подброшу я его Мелкиным, Мелкины пошлют его в воспитательный дом, а там все чужие, всё по-казенному… ни ласк, ни любви, ни баловства… Отдадут его потом в сапожники… сопьется, научится сквернословить, будет околевать с голоду… В сапожники, а ведь он сын коллежского асессора, благородной крови… Он плоть и кровь моя…»

Мигуев из тени лип вышел на дорогу, залитую лунным светом, и, развернув узел, поглядел на младенца.

– Спит, – прошептал он. – Ишь ты, нос у подлеца с горбинкой, отцовский… Спит и не чувствует, что на него глядит родной отец… Драма, брат… Ну, что ж, извини… Прости, брат… Так уж тебе, значит, на роду написано…

Коллежский асессор заморгал глазами и почувствовал, что по его щекам ползет что-то вроде мурашек… Он завернул младенца, взял его под мышку и зашагал дальше. Всю дорогу, до самой дачи Мелкина, в его голове толпились социальные вопросы, а в груди царапала совесть.

«Будь я путевым, честным человеком, – думал он, – наплевал бы на всё, пошел бы с этим младенчиком к Анне Филипповне, стал бы перед ней на коленки и сказал: „Прости! Грешен! Терзай меня, но невинного младенца губить не будем. Деточек у нас нет; возьмем его к себе на воспитание!“ Она добрая баба, согласилась бы… И было бы тогда мое дитя при мне… Эх!»

Он подошел к даче Мелкина и остановился в нерешимости… Ему представлялось, как он сидит у себя в зале и читает газету, а возле него трется мальчишка с горбатым носом и играет кистями его халата; в то же время в воображение лезли подмигивающие сослуживцы и его превосходительство, фыркающее, хлопающее по животу… В душе же, рядом с царапающею совестью, сидело что-то нежное, теплое, грустное…

Коллежский асессор осторожно положил младенца на ступень террасы и махнул рукой. Опять по его лицу сверху вниз поползли мурашки…

– Прости, брат, меня, подлеца! – пробормотал он. – Не поминай лихом!

Он сделал шаг назад, но тотчас же решительно крякнул и сказал:

– Э, была не была! Плевать я на всё хотел! Возьму его, и пускай люди говорят, что хотят!

Мигуев взял младенца и быстро зашагал назад.

«Пускай говорят, что хотят, – думал он. – Пойду сейчас, стану на коленки и скажу: „Анна Филипповна!“ Она баба добрая, поймет… И будем мы воспитывать… Ежели он мальчик, то назовем – Владимир, а ежели он девочка, то Анной… По крайности в старости будет утешение…»

И он сделал так, как решил. Плача, замирая от страха и стыда, полный надежд и неопределенного восторга, он вошел в свою дачу, направился к жене и стал перед ней на колени…

– Анна Филипповна! – сказал он, всхлипывая и кладя младенца на пол. – Не вели казнить, вели слово вымолвить… Грешен! Это мое дитя… Ты Агнюшку помнишь, так вот… нечистый попутал…

И не помня себя от стыда и страха, не дожидаясь ответа, он вскочил и, как высеченный, побежал на чистый воздух…

«Буду здесь на дворе, пока она не позовет меня, – думал он. – Дам ей прийти в чувство и одуматься…»

Дворник Ермолай с балалайкой прошел мимо, взглянул на него и пожал плечами… Через минуту он опять прошел мимо и опять пожал плечами.

– Вот история, скажи на милость, – пробормотал он усмехаясь. – Приходила сейчас, Семен Эрастыч, сюда баба, прачка Аксинья. Положила, дура, своего ребенка на крыльце, на улице, и покуда тут у меня сидела, кто-то взял да и унес ребенка… Вот оказия!

– Что? Что ты говоришь? – крикнул во всё горло Мигуев.

Ермолай, по-своему объяснивший гнев барина, почесал затылок и вздохнул.

– Извините, Семен Эрастыч, – сказал он, – но таперича время дачное… без эстого нельзя… без бабы, то есть…

И, взглянув на вытаращенные, злобно удивленные глаза барина, он виновато крякнул и продолжал:

– Оно, конечно, грех, да ведь что поделаешь… Вы не приказывали во двор чужих баб пущать, оно точно, да ведь где ж своих-то взять. Прежде, когда жила Агнюшка, не пускал чужих, потому – своя была, а теперя, сами изволите видеть… без чужих не обойдешься… И при Агнюшке, это точно, беспорядков не было, потому…

– Пошел вон, мерзавец! – крикнул на него Мигуев, затопал ногами и пошел назад в комнаты.

Анна Филипповна, удивленная и разгневанная, сидела на прежнем месте и не спускала заплаканных глаз с младенца…

– Ну, ну… – забормотал бледный Мигуев, кривя рот улыбкой. – Я пошутил… Это не мой, а… а прачки Аксиньи. Я… я пошутил… Снеси его дворнику.
KaterinaT
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 2664
Зарегистрирован: 10 май 2010, 14:20
Откуда: Москва

Сообщение KaterinaT »

 
Другиня, спасибо большое за рассказ "Беззаконие". Уже ни раз задумываюсь о том: жаль, что в школах нет предмета "Домоводство" или "Основы семьи"... Эх! Ду...чье у нас сидит в образовательных кругах :?
KaterinaT
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 2664
Зарегистрирован: 10 май 2010, 14:20
Откуда: Москва

Сообщение KaterinaT »

 
Nusya писал(а):
Luchik писал(а):Нюся, а попробуйте почитать?
Почитать попробую, но мультик.... :D
Нюся, мультик этот - это произведение искусства многих областей: художественной, психологической, литературной и анимационной.

Возможно ты не знаешь, поэтому для тебя сие :wink:

Ежик в тумане – лучший мультфильм в мире

«Ежик в тумане» - лучший мультфильм в мире. Пожалуй, именно с этого стоит начать посвященную ему статью. Тем более его превосходство над всеми прочими рисованными, пластелиновыми и компьютерными собратьями уже три года как официально утверждено. «Ежик в тумане» получил пальму абсолютного первенства на известнейшем Мультипликационном фестивале в Токио и был назван лучшим мультфильмом всех времен и народов.

Эта мультипликационная лента была снята на киностудии «Союзмультфильм» в 1975 году. За дело взялся режиссер Юрий Норштейн. Ныне кавалер Ордена Восходящего Солнца, который он получил «за исключительные заслуги перед Японией». Учитель лучших мультипликаторов мира, которые не стыдяться признаться в его бесконечном влиянии на свое творчество.

Ёжик в туманеВ основу мультфильма легла сказка Сергея Козлова. В то время фраза «счастливое советское детство» упоминалось в прессе с завидной регулярностью и абсолютной серьезностью. Мультфильмы и детские фильмы были пропитаны октябрятским задором и исключительной веселостью. Сергей Козлов, написав цикл сказок о Ежике и Медвежонке, напомнил, что дети могут быть грустными, задумчивыми, молчаливыми и тихими. Могут смотреть на мир понимающими глазами и отождествлять себя с сумерками.

Идея вдохновила Норштейна и весь «Союзмультфильм». Это была маленькая трогательная история о том, как Ежик собрался к своему другу Медвежонку чай пить с малиновым вареньем и звезды считать. «Справа от трубы были звёзды Медвежонка, а слева - Ёжика». Вот только попал в туман, и все в мире вдруг перемешалось и запуталось. И в конце концов среди перекувыркнувшегося мира на месте оказались друг, тепло самовара с можжевеловым дымком... И лошадь где-то там, в таинственном тумане.

Такому сюжету необходимо было необычное мультипликационное воплощение. В итоге художественные средства, которые были использованы для создания эффекта растворения Ежика в тумане, очень просты. Просты принципиально. Ведь более точные, интересные и художественные решения чреваты потерей простоты. И, как следствие, очарования и глубокого психологизма.

Туман в мультфильме был создан с помощью подручных средств, это был чуть ли не первый мультипликационный спецэффект. Фигурку ежика клали на белый фон, а сверху - тонкую кальку. Картинка проецировалась на экран, и в этот момент кальку начинали приподнимать - Ежик растворялся в тумане.

А сам главный герой ленты был срисован с писательницы Людмилы Петрушевской, которая в то время работала с Норштейном над сценарием другого его мультфильма «Сказка сказок». Озвучивала же его актриса Мария Виноградова, голосом которой говорили до этого Одри Хепберн и дядя Федор из Простоквашино.

Ёжик в туманеНо стоит заметить, что Норштейн довольно сильно изменил и сюжет, и настроение сказки. Он перерасставил акценты, добавил неиспользованные Козловым штрихи и детали. Что называется, напустил тумана. В итоге мультфильм получился очень тонким, взрослым, в котором сквозь марево проглядывают разгадки вопросов вселенской важности.

«Ежик в тумане» - довольно психологичный мультфильм. Кстати, психологи говорят, что с помощью него можно проверить эмоциональный фон ребенка. Если он смотрит мультик спокойно, не тревожится и понимает, что все будет хорошо, то у него стойкая психика и оптимистичный взгляд на мир. А если он каждый раз бурно переживает за героев и внутренне сжимается, он - меланхолик.

Но в одном согласны и психологи, и родители - ребенок, чьим любимым мультиком с детства стал «Ежик в тумане», вырастет тонко чувствующим и созерцательным человеком, человеком, замечающим вокруг себя обыкновенные чудеса. Особенно сейчас, когда среди яркой компьютерной графики карандашный Ежик выглядит еще более растерянным и заблудившимся... К тому же, кто, если не он, научит считать звезды?

Дарья Печорина
Luchik
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 1697
Зарегистрирован: 04 авг 2011, 16:07
Откуда: Москва

Сообщение Luchik »

 
KaterinaT писал(а):«Ежик в тумане» - довольно психологичный мультфильм.
А насколько психологична книга!
Другиня
Старая гвардия
Старая гвардия
Сообщения: 6683
Зарегистрирован: 19 янв 2009, 20:01
Откуда: Москва

Сообщение Другиня »

 
А.С. Пушкин


Метель


Кони мчатся по буграм,
Топчут снег глубокой...
Вот в сторонке божий храм
Виден одинокой.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вдруг метелица кругом;
Снег валит клоками;
Черный вран, свистя крылом,
Вьется над санями;
Вещий стон гласит печаль!
Кони торопливы
Чутко смотрят в темну даль,
Воздымая гривы...

Жуковский.



В конце 1811 года, в эпоху нам достопамятную, жил в своем поместье Ненарадове добрый Гаврила Гаврилович Р**. Он славился во всей округе гостеприимством и радушием; соседи поминутно ездили к нему поесть, попить, поиграть по пяти копеек в бостон с его женою, а некоторые для того, чтоб поглядеть на дочку их, Марью Гавриловну, стройную, бледную и семнадцатилетнюю девицу. Она считалась богатой невестою, и многие прочили ее за себя или за сыновей.

Марья Гавриловна была воспитана на французских романах, и, следственно, была влюблена. Предмет, избранный ею, был бедный армейский прапорщик, находившийся в отпуску в своей деревне.

Само по себе разумеется, что молодой человек пылал равною страстию и что родители его любезной, заметя их взаимную склонность, запретили дочери о нем и думать, а его принимали хуже, нежели отставного заседателя.

Наши любовники были в переписке, и всякий день видались наедине в сосновой роще или у старой часовни. Там они клялися друг другу в вечной любви, сетовали на судьбу и делали различные предположения.

Переписываясь и разговаривая таким образом, они (что весьма естественно) дошли до следующего рассуждения: если мы друг без друга дышать не можем, а воля жестоких родителей препятствует нашему благополучию, то нельзя ли нам будет обойтись без нее? Разумеется, что эта счастливая мысль пришла сперва в голову молодому человеку и что она весьма понравилась романическому воображению Марьи Гавриловны.

Наступила зима и прекратила их свидания; но переписка сделалась тем живее. Владимир Николаевич в каждом письме умолял ее предаться ему, венчаться тайно, скрываться несколько времени, броситься потом к ногам родителей, которые, конечно, будут тронуты наконец героическим постоянством и несчастием любовников и скажут им непременно: «Дети! придите в наши объятия».

Марья Гавриловна долго колебалась; множество планов побега было отвергнуто. Наконец она согласилась: в назначенный день она должна была не ужинать и удалиться в свою комнату под предлогом головной боли. Девушка ее была в заговоре; обе они должны были выйти в сад через заднее крыльцо, за садом найти готовые сани, садиться в них и ехать за пять верст от Ненарадова в село Жадрино, прямо в церковь, где уж Владимир должен был их ожидать.

Накануне решительного дня Марья Гавриловна не спала всю ночь; она укладывалась, увязывала белье и платье, написала длинное письмо к одной чувствительной барышне, ее подруге, другое к своим родителям. Она прощалась с ними в самых трогательных выражениях, извиняла свой проступок неодолимою силою страсти и оканчивала тем, что блаженнейшею минутою жизни почтет она ту, когда позволено будет ей броситься к ногам дражайших ее родителей.

Запечатав оба письма тульской печаткою, на которой изображены были два пылающие сердца с приличной надписью, она бросилась на постель перед самым рассветом и задремала; но и тут ужасные мечтания поминутно ее пробуждали.

То казалось ей, что в самую минуту, как она садилась в сани, чтоб ехать венчаться, отец ее останавливал ее, с мучительной быстротою тащил ее по снегу и бросал в темное, бездонное подземелие... и она летела стремглав с неизъяснимым замиранием сердца; то видела она Владимира, лежащего на траве, бледного, окровавленного. Он, умирая, молил ее пронзительным голосом поспешить с ним обвенчаться... другие безобразные, бессмысленные видения неслись перед нею одно за другим.

Наконец она встала, бледнее обыкновенного и с непритворной головною болью. Отец и мать заметили ее беспокойство; их нежная заботливость и беспрестанные вопросы: что с тобою, Маша? не больна ли ты, Маша? - раздирали ее сердце. Она старалась их успокоить, казаться веселою, и не могла. Наступил вечер. Мысль, что уже в последний раз провожает она день посреди своего семейства, стесняла ее сердце. Она была чуть жива; она втайне прощалась со всеми особами, со всеми предметами, ее окружавшими.

Подали ужинать; сердце ее сильно забилось. Дрожащим голосом объявила она, что ей ужинать не хочется, и стала прощаться с отцом и матерью. Они ее поцеловали и, по обыкновению, благословили: она чуть не заплакала. Пришед в свою комнату, она кинулась в кресла и залилась слезами. Девушка уговаривала ее успокоиться и ободриться.

Все было готово. Через полчаса Маша должна была навсегда оставить родительский дом, свою комнату, тихую девическую жизнь... На дворе была метель; ветер выл, ставни тряслись и стучали; все казалось ей угрозой и печальным. предзнаменованием. Скоро в доме все утихло и заснуло.

Маша окуталась шалью, надела теплый капот, взяла в руки шкатулку свою и вышла на заднее крыльцо. Служанка несла за нею два узла. Они сошли в сад. Метель не утихала; ветер дул навстречу, как будто силясь остановить молодую преступницу. Они насилу дошли до конца сада. На дороге сани дожидались их. Лошади, прозябнув, не стояли на месте; кучер Владимира расхаживал перед оглоблями, удерживая ретивых. Он помог барышне и ее девушке усесться и уложить узлы и шкатулку, взял вожжи, и лошади полетели. Поручив барышню попечению судьбы и искусству Терешки кучера, обратимся к молодому нашему любовнику.

Целый день Владимир был в разъезде. Утром был он у жадринского священника; насилу с ним уговорился; потом поехал искать свидетелей между соседними помещиками. Первый, к кому явился он, отставной сорокалетний корнет Дравин, согласился с охотою. Это приключение, уверял он, напоминало ему прежнее время и гусарские проказы. Он уговорил Владимира остаться у него отобедать и уверил его, что за другими двумя свидетелями дело не станет. В самом деле, тотчас после обеда явились землемер Шмит в усах и шпорах, и сын капитан-исправника, мальчик лет шестнадцати, недавно поступивший в уланы. Они не только приняли предложение Владимира, но даже клялись ему в готовности жертвовать для него жизнию. Владимир обнял их с восторгом и поехал домой приготовляться.

Уже давно смеркалось. Он отправил своего надежного Терешку в Ненарадово с своею тройкою и с подробным, обстоятельным наказом, а для себя велел заложить маленькие сани в одну лошадь, и один без кучера отправился в Жадрино, куда часа через два должна была приехать и Марья Гавриловна. Дорога была ему знакома, а езды всего двадцать минут.

Но едва Владимир выехал за околицу в поле, как поднялся ветер и сделалась такая метель, что он ничего не взвидел. В одну минуту дорогу занесло; окрестность исчезла во мгле мутной и желтоватой, сквозь которую летели белые хлопья снегу; небо слилося с землею.

Владимир очутился в поле и напрасно хотел снова попасть на дорогу; лошадь ступала наудачу и поминутно то взъезжала на сугроб, то проваливалась в яму; сани поминутно опрокидывались. Владимир старался только не потерять настоящего направления. Но ему казалось, что уже прошло более получаса, а он не доезжал еще до Жадринской рощи. Прошло еще около десяти минут; рощи все было не видать. Владимир ехал полем, пересеченным глубокими оврагами. Метель не утихала, небо не прояснялось. Лошадь начинала уставать, а с него пот катился градом, несмотря на то, что он поминутно был по пояс в снегу.

Наконец он увидел, что едет не в ту сторону. Владимир остановился: начал думать, припоминать, соображать - и уверился, что должно было взять ему вправо. Он поехал вправо. Лошадь его чуть ступала. Уже более часа был он в дороге. Жадрино должно было быть недалеко. Но он ехал, ехал, а полю не было конца. Все сугробы да овраги; поминутно сани опрокидывались, поминутно он их подымал. Время шло; Владимир начинал сильно беспокоиться.

Наконец в стороне что-то стало чернеть. Владимир поворотил туда. Приближаясь, увидел он рощу. Слава богу, подумал он, теперь близко. Он поехал около рощи, надеясь тотчас попасть на знакомую дорогу или объехать рощу кругом: Жадрино находилось тотчас за нею. Скоро нашел он дорогу и въехал во мрак дерев, обнаженных зимою. Ветер не мог тут свирепствовать; дорога была гладкая; лошадь ободрилась, и Владимир успокоился.

Но он ехал, ехал, а Жадрина было не видать; роще не было конца. Владимир с ужасом увидел, что он заехал в незнакомый лес. Отчаяние овладело им. Он ударил по лошади; бедное животное пошло было рысью, но скоро стало приставать и через четверть часа пошло шагом, несмотря на все усилия несчастного Владимира.

Мало-помалу деревья начали редеть, и Владимир выехал из лесу; Жадрина было не видать. Должно было быть около полуночи. Слезы брызнули из глаз его; он поехал наудачу. Погода утихла, тучи расходились, перед ним лежала равнина, устланная белым волнистым ковром. Ночь была довольно ясна. Он увидел невдалеке деревушку, состоящую из четырех или пяти дворов. Владимир поехал к ней. У первой избушки он выпрыгнул из саней, подбежал к окну и стал стучаться.

Через несколько минут деревянный ставень поднялся, и старик высунул свою седую бороду. «Что те надо?» - «Далеко ли Жадрино?» - «Жадрино-то далеко ли?» - «Да, да! Далеко ли?» - «Недалече; верст десяток будет». При сем ответе Владимир схватил себя за волосы и остался недвижим, как человек, приговоренный к смерти.

«А отколе ты?»- продолжал старик. Владимир не имел духа отвечать на вопросы. «Можешь ли ты, старик, - сказал он, - достать мне лошадей до Жадрина?» - «Каки у нас лошади», - отвечал мужик. «Да не могу ли взять хоть проводника? Я заплачу, сколько ему будет угодно». - «Постой, - сказал старик, опуская ставень, - я те сына вышлю; он те проводит». Владимир стал дожидаться. Не прошло минуты, он опять начал стучаться. Ставень поднялся, борода показалась. «Что те надо?» - «Что ж твой сын?» - «Сейчас выдет, обувается. Али ты прозяб? взойди погреться». - «Благодарю, высылай скорее сына».

Ворота заскрыпели; парень вышел с дубиною и пошел вперед, то указывая, то отыскивая дорогу, занесенную снеговыми сугробами. «Который час?» - спросил его Владимир. «Да уж скоро рассвенет», - отвечал молодой мужик. Владимир не говорил уже ни слова.

Пели петухи и было уже светло, как достигли они Жадрина. Церковь была заперта. Владимир заплатил проводнику и поехал на двор к священнику. На дворе тройки его не было. Какое известие ожидало его!

Но возвратимся к добрым ненарадовским помещикам и посмотрим, что-то у них делается.

А ничего.

Старики проснулись и вышли в гостиную. Гаврила Гаврилович в колпаке и байковой куртке, Прасковья Петровна в шлафорке на вате. Подали самовар, и Гаврила Гаврилович послал девчонку узнать от Марьи Гавриловны, каково ее здоровье и как она почивала. Девчонка воротилась, объявляя, что барышня почивала-де дурно, но что ей-де теперь легче и что она-де сейчас придет в гостиную. В самом деле, дверь отворилась, и Марья Гавриловна подошла здороваться с папенькой и с маменькой.

«Что твоя голова, Маша?» - спросил Гаврила Гаврилович. «Лучше, папенька», - отвечала Маша. «Ты, верно, Маша, вчерась угорела», - сказала Прасковья Петровна. «Может быть, маменька», - отвечала Маша.

День прошел благополучно, но в ночь Маша занемогла. Послали в город за лекарем. Он приехал к вечеру и нашел больную в бреду. Открылась сильная горячка, и бедная больная две недели находилась у края гроба.

Никто в доме не знал о предположенном побеге. Письма, накануне ею написанные, были сожжены; ее горничная никому ни о чем не говорила, опасаясь гнева господ. Священник, отставной корнет, усатый землемер и маленький улан были скромны, и недаром. Терешка кучер никогда ничего лишнего не высказывал, даже и во хмелю. Таким образом тайна была сохранена более, чем полудюжиною заговорщиков.

Но Марья Гавриловна сама в беспрестанном бреду высказывала свою тайну. Однако ж ее слова были столь несообразны ни с чем, что мать, не отходившая от ее постели, могла понять из них только то, что дочь ее была смертельно влюблена во Владимира Николаевича и что, вероятно, любовь была причиною ее болезни.

Она советовалась со своим мужем, с некоторыми соседями, и наконец единогласно все решили, что видно такова была судьба Марьи Гавриловны, что суженого конем не объедешь, что бедность не порок, что жить не с богатством, а с человеком, и тому подобное. Нравственные поговорки бывают удивительно полезны в тех случаях, когда мы от себя мало что можем выдумать себе в оправдание.

Между тем барышня стала выздоравливать. Владимира давно не видно было в доме Гаврилы Гавриловича. Он был напуган обыкновенным приемом. Положили послать за ним и объявить ему неожиданное счастие: согласие на брак. Но каково было изумление ненарадовских помещиков, когда в ответ на их приглашение получили они от него полусумасшедшее письмо! Он объявлял им, что нога его не будет никогда в их доме, и просил забыть о несчастном, для которого смерть остается единою надеждою. Через несколько дней узнали они, что Владимир уехал в армию. Это было в 1812 году.

Долго не смели объявить об этом выздоравливающей Маше. Она никогда не упоминала о Владимире. Несколько месяцев уже спустя, нашед имя его в числе отличившихся и тяжело раненных под Бородиным, она упала в обморок, и боялись, чтоб горячка ее не возвратилась. Однако, слава богу, обморок не имел последствия.

Другая печаль ее посетила: Гаврила Гаврилович скончался, оставя ее наследницей всего имения. Но наследство не утешало ее; она разделяла искренно горесть бедной Прасковьи Петровны, клялась никогда с нею не расставаться; обе они оставили Ненарадово, место печальных воспоминаний, и поехали жить в ***ское поместье.

Женихи кружились и тут около милой и богатой невесты; но она никому не подавала и малейшей надежды. Мать иногда уговаривала ее выбрать себе друга; Марья Гавриловна качала головой и задумывалась. Владимир уже не существовал: он умер в Москве, накануне вступления французов. Память его казалась священною для Маши; по крайней мере она берегла все, что могло его напомнить: книги, им некогда прочитанные, его рисунки, ноты и стихи, им переписанные для нее. Соседи, узнав обо всем, дивились ее постоянству и с любопытством ожидали героя, долженствовавшего наконец восторжествовать над печальной верностию этой девственной Артемизы.

Между тем война со славою была кончена. Полки наши возвращались из-за границы. Народ бежал им навстречу. Музыка играла завоеванные песни: Vive Henri-Quatre1, тирольские вальсы и арии из Жоконда. Офицеры, ушедшие в поход почти отроками, возвращались, возмужав на бранном воздухе, обвешанные крестами. Солдаты весело разговаривали между собою, вмешивая поминутно в речь немецкие и французские слова. Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове отечество! Как сладки были слезы свидания! С каким единодушием мы соединяли чувства народной гордости и любви к государю! А для него какая была минута!

Женщины, русские женщины были тогда бесподобны. Обыкновенная холодность их исчезла. Восторг их был истинно упоителен, когда, встречая победителей, кричали они: ура!
И в воздух чепчики бросали.
Кто из тогдашних офицеров не сознается, что русской женщине обязан он был лучшей, драгоценнейшей наградою?..

В это блистательное время Марья Гавриловна жила с матерью в*** губернии и не видала, как обе столицы праздновали возвращение войск. Но в уездах и деревнях общий восторг, может быть, был еще сильнее. Появление в сих местах офицера было для него настоящим торжеством, и любовнику во фраке плохо было в его соседстве.

Мы уже сказывали, что, несмотря на ее холодность, Марья Гавриловна все по-прежнему окружена была искателями. Но все должны были отступить, когда явился в ее замке раненый гусарский полковник Бурмин, с Георгием в петлице и с интересной бледностию, как говорили тамошние барышни. Ему было около двадцати шести лет. Он приехал в отпуск в свои поместья, находившиеся по соседству деревни Марьи Гавриловны. Марья Гавриловна очень его отличала. При нем обыкновенная задумчивость ее оживлялась. Нельзя было сказать, чтоб она с ним кокетничала; но поэт, заметя ее поведение, сказал бы: Se amor non è che dune?..

Бурмин был в самом деле очень милый молодой человек. Он имел именно тот ум, который нравится женщинам: ум приличия и наблюдения, безо всяких притязаний и беспечно насмешливый. Поведение его с Марьей Гавриловной было просто и свободно; но что б она ни сказала или ни сделала, душа и взоры его так за нею и следовали. Он казался нрава тихого и скромного, но молва уверяла, что некогда был он ужасным повесою, и это не вредило ему во мнении Марьи Гавриловны, которая (как и все молодые дамы вообще) с удовольствием извиняла шалости, обнаруживающие смелость и пылкость характера.

Но более всего... (более его нежности, более приятного разговора, более интересной бледности, более перевязанной руки) молчание молодого гусара более всего подстрекало ее любопытство и воображение.
Она не могла не сознаваться в том, что она очень ему нравилась; вероятно, и он, с своим умом и опытностию, мог уже заметить, что она отличала его: каким же образом до сих пор не видала она его у своих ног и еще не слыхала его признания? Что удерживало его? робость, неразлучная с истинною любовию, гордость или кокетство хитрого волокиты?

Это было для нее загадкою. Подумав хорошенько, она решила, что робость была единственной тому причиною, и положила ободрить его большею внимательностию и, смотря по обстоятельствам, даже нежностию. Она приуготовляла развязку самую неожиданную и с нетерпением ожидала минуты романического объяснения.

Тайна, какого роду ни была бы, всегда тягостна женскому сердцу. Ее военные действия имели желаемый успех: по крайней мере Бурмин впал в такую задумчивость и черные глаза его с таким огнем останавливались на Марье Гавриловне, что решительная минута, казалось, уже близка. Соседи говорили о свадьбе, как о деле уже конченном, а добрая Прасковья Петровна радовалась, что дочь ее наконец нашла себе достойного жениха.

Старушка сидела однажды одна в гостиной, раскладывая гранпасьянс, как Бурмин вошел в комнату и тотчас осведомился о Марье Гавриловне. «Она в саду, - отвечала старушка, - подите к ней, а я вас буду здесь ожидать». Бурмин пошел, а старушка перекрестилась и подумала: авось дело сегодня же кончится!

Бурмин нашел Марью Гавриловну у пруда, под ивою, с книгою в руках и в белом платье, настоящей героинею романа. После первых вопросов Марья Гавриловна нарочно перестала поддерживать разговор, усиливая таким образом взаимное замешательство, от которого можно было избавиться разве только незапным и решительным объяснением.

Так и случилось: Бурмин, чувствуя затруднительность своего положения, объявил, что искал давно случая открыть ей свое сердце, и потребовал минуты внимания. Марья Гавриловна закрыла книгу и потупила глаза в знак согласия.

«Я вас люблю, - сказал Бурмин, - я вас люблю страстно...» (Марья Гавриловна покраснела и наклонила голову еще ниже.) «Я поступил неосторожно, предаваясь милой привычке, привычке видеть и слышать вас ежедневно...» (Марья Гавриловна вспомнила первое письмо St.-Preux «Теперь уже поздно противиться судьбе моей; воспоминание об вас, ваш милый, несравненный образ отныне будет мучением и отрадою жизни моей; но мне еще остается исполнить тяжелую обязанность, открыть вам ужасную тайну и положить между нами непреодолимую преграду...» - «Она всегда существовала, - прервала с живостию Марья Гавриловна, - я никогда не могла быть вашею женою...»
- «Знаю, - отвечал он ей тихо, - знаю, что некогда вы любили, но смерть и три года сетований... Добрая, милая Марья Гавриловна! не старайтесь лишить меня последнего утешения: мысль, что вы бы согласились сделать мое счастие, если бы... молчите, ради бога, молчите. Вы терзаете меня. Да, я знаю, я чувствую, что вы были бы моею, но - я несчастнейшее создание... я женат!»

Марья Гавриловна взглянула на него с удивлением.

- Я женат, - продолжал Бурмин, - я женат уже четвертый год и не знаю, кто моя жена, и где она, и должен ли свидеться с нею когда-нибудь!

- Что вы говорите? - воскликнула Марья Гавриловна, - как это странно! Продолжайте; я расскажу после... но продолжайте, сделайте милость.

- В начале 1812 года, - сказал Бурмин, - я спешил в Вильну, где находился наш полк. Приехав однажды на станцию поздно вечером, я велел было поскорее закладывать лошадей, как вдруг поднялась ужасная метель, и смотритель и ямщики советовали мне переждать. Я их послушался, но непонятное беспокойство овладело мною; казалось, кто-то меня так и толкал.

Между тем метель не унималась; я не вытерпел, приказал опять закладывать и поехал в самую бурю. Ямщику вздумалось ехать рекою, что должно было сократить нам путь тремя верстами. Берега были занесены; ямщик проехал мимо того места, где выезжали на дорогу, и таким образом очутились мы в незнакомой стороне.

Буря не утихала; я увидел огонек и велел ехать туда. Мы приехали в деревню; в деревянной церкви был огонь. Церковь была отворена, за оградой стояло несколько саней; по паперти ходили люди.

«Сюда! сюда!» - закричало несколько голосов. Я велел ямщику подъехать. «Помилуй, где ты замешкался? - сказал мне кто-то, - невеста в обмороке; поп не знает, что делать; мы готовы были ехать назад. Выходи же скорее».

Я молча выпрыгнул из саней и вошел в церковь, слабо освещенную двумя или тремя свечами. Девушка сидела на лавочке в темном углу церкви; другая терла ей виски.

«Слава богу, - сказала эта, - насилу вы приехали. Чуть было вы барышню не уморили».

Старый священник подошел ко мне с вопросом: «Прикажете начинать?» - «Начинайте, начинайте, батюшка», - отвечал я рассеянно.
Девушку подняли. Она показалась мне недурна... Непонятная, непростительная ветреность... я стал подле нее перед налоем; священник торопился; трое мужчин и горничная поддерживали невесту и заняты были только ею. Нас обвенчали.
«Поцелуйтесь», - сказали нам. Жена моя обратила ко мне бледное свое лицо. Я хотел было ее поцеловать...
Она вскрикнула: «Ай, не он! не он!» - и упала без памяти. Свидетели устремили на меня испуганные глаза. Я повернулся, вышел из церкви безо всякого препятствия, бросился в кибитку и закричал: «Пошел!»

- Боже мой! - закричала Марья Гавриловна, - и вы не знаете, что сделалось с бедной вашею женою?

- Не знаю, - отвечал Бурмин, - не знаю, как зовут деревню, где я венчался; не помню, с которой станции поехал. В то время я так мало полагал важности в преступной моей проказе, что, отъехав от церкви, заснул и проснулся на другой день поутру, на третьей уже станции. Слуга, бывший тогда со мною, умер в походе, так что я не имею и надежды отыскать ту, над которой подшутил я так жестоко и которая теперь так жестоко отомщена.

- Боже мой, боже мой! - сказала Марья Гавриловна, схватив его руку, - так это были вы! И вы не узнаете меня?

Бурмин побледнел... и бросился к ее ногам...
Другиня
Старая гвардия
Старая гвардия
Сообщения: 6683
Зарегистрирован: 19 янв 2009, 20:01
Откуда: Москва

Сообщение Другиня »

 
Ольга Рожнёва

СОРОК МИНУТ


Вера сидела в кресле и делала вид, что читает книгу. На самом деле она совсем не читала. Вера дулась. Дулась на своего мужа, Сергея, который лежал на диване и смотрел по телевизору новости. Он по телевизору обычно только новости и смотрел. На большее времени просто не хватало: её муж много работал. Всю семейную жизнь.

Сначала он много работал, чтобы прокормить жену и двух сыновей. А теперь, когда мальчишки выросли и встали на ноги, продолжал так много работать то ли по инерции, то ли потому что ему нравилось жить в постоянном цейтноте.

А вот Вере это не нравилось… Она незаметно бросила взгляд на мужа. Да, муж у неё, конечно, хороший… Заботливый, хозяйственный… И выглядит он в свои сорок семь очень молодо: стройный, подтянутый, широкоплечий… И даже когда лежит на этом диване, закинув руки за голову, в футболке и стареньких тренниках, им можно залюбоваться. Вот только времени у него никогда не хватает.

Вот и вчера он задержался – попросили починить «совсем убитый», по его словам, компьютер. И он, конечно, не отказался. Починил. Руки-то – золотые. И даже принёс жене на заработанные дополнительно деньги подарок к годовщине их свадьбы. Но разве в подарке дело?!

Двадцать пять лет семейной жизни – четверть века… И Вера вместо подарка хотела провести с мужем весь вечер. Вот это был бы подарок! Неспешный ужин вместе с пришедшими в гости сыновьями, тихая беседа, родство душ… Вот в чём радость!

А так всё получилось скомкано, на бегу. Серёжа пришёл поздно, когда пирог остыл, и мальчишки уже ёрзали в креслах, устав ждать отца и семейного праздника. Вера смолчала вчера, зато сегодня, в воскресенье, высказала всё, что накопилось: и про жизнь на бегу, и про то, что всех денег не заработаешь, и про то, что мы работаем, чтобы жить, а не живём, чтобы работать.

Серёжа не спорил, шутил, смешил жену, и этим ещё больше рассердил её, и Вера демонстративно замолчала и молчала вот уже полдня. Вот и сейчас она сидела в кресле с книгой в руках и дулась.

Вера бросила поверх книги взгляд на мужа, а потом, тихонько вздохнув, встала и пошла в ванную комнату. Обычно на принятие ванны у неё уходило минут сорок: сначала пустить пену и долго нежиться в ароматной воде, потом не спеша помыться, и закончить дело прохладным душем.

Сорок минут в ванной комнате текли неспешно. Вера лежала в ванной и думала, как помириться с мужем. Всё-таки он у неё очень хороший… Вот вчера подарок принёс – духи любимые, хоть они и дорогие очень… И вовремя: заветный флакончик успел кончиться. А он заметил, хоть и всегда торопится.

Да, муж у неё хороший. Надо помириться. Сказать ему что-нибудь ласковое… Она, Вера, тоже часто всё на бегу делает… И на слова ласковые так часто времени не хватает… Всё больше ругает мужа, ворчит, а то и покрикивает… вот как сегодня утром…

Ладно, вот сейчас она выйдет из ванны, на мокрые волосы – капля любимых духов – и к мужу – мириться. А он обнимет её ласково, прижмёт к себе и скажет: «Мой малыш». И это будет очень приятно: знать, что есть человек, который любит и называет малышом, несмотря на годы и лишний вес, и вот эту, недавно появившуюся морщинку на лбу. И она уткнётся носом в его плечо, такое родное и тёплое, такое широкое и надёжное, и им будет так хорошо вместе…

Вера вышла из ванной комнаты и насторожилась. Какой-то хрип доносился из комнаты – это что – телевизор? В комнате был полумрак среди белого дня, и по спине побежал холодок.

Вера медленно вошла в комнату и с ужасом увидела бледное лицо мужа, закрытые глаза, синие губы. Роняя полотенце, она заметалась по комнате. Выскочила на лестничную площадку, начала звонить во все двери, бросилась назад, непослушными руками стала крутить диск телефона.

Скорая приехала через десять минут. Сосед Виктор делал её мужу искусственное дыхание, соседка Зоя обнимала судорожно всхлипывающую Веру. Врачи захлопотали над лежащим Сергеем, но их хлопоты быстро кончились. Один из врачей, мрачный, черноволосый, подошёл к женщинам и сказал:

– Поздно.

– Что – поздно?! – вскрикнула Вера.

– Всё поздно… Опоздали. Минут на сорок бы пораньше… Где вы были, когда начался сердечный приступ?! А теперь – что ж… Вызывайте труповозку, а нам нужно ехать, у нас вызовы, работа…

Вера плохо помнила, что была дальше. Она сидела на полу рядом с диваном и держала мужа за руку. Рука была ещё тёплой, и ей казалось, что это страшный сон, что Серёжа просто спит. Вера сказала:

– Серёж… Как я теперь без тебя, а? Ты не можешь оставить меня одну, не можешь! Понимаешь?! Так нельзя! Я не могу без тебя! И не хочу!

Вера замолчала и подумала, что теперь никто не назовёт её «малыш». Никто не обрадуется пришедшим в гости мальчишкам. А если они захотят жениться, то её муж никогда об этом не узнает. И не будет сидеть с ней рядом на свадьбе, не будет сжимать её руку, когда молодым закричат «горько!» И если у них появятся внуки, то её муж не сможет вместе с ней порадоваться их улыбке, и агуканью, и первому слову. И не пойдёт с внуком по аллее, подбрасывая его в воздух. И это – всё?! Вся жизнь?! А кому она теперь уткнётся в плечо?! Что – этого родного, широкого, тёплого плеча – больше не будет в её жизни?! Никогда?!

А ведь она не успела, так много не успела! Она не успела помириться с ним. Не успела сказать, что и не сердится совсем. Что любит его, своего родного и ненаглядного мужа. Не успела…

Вера встала перед диваном на колени и стала просить, сквозь слёзы и боль:

– Господи, верни мне его, пожалуйста! Ну, пожалуйста, Господи, верни мне его! Я очень прошу тебя! Пожалуйста! Я так прошу тебя! Смилуйся, милосердный Господи! Верни мне моего мужа! Я так часто ругала его и ворчала, но Ты ведь знаешь, что я любила его. Всегда следила, чтобы он не простыл, чтобы тепло оделся. Чтоб рубашка чистая… Господи, что я такое говорю?! Я хотела только сказать, что я ничего не успела… И что я люблю его.

Вера долго плакала, пока не забылась в безпамятстве, сидя у дивана.

Открыла глаза от резкого звука. По телевизору шли новости, и показывали какую-то катастрофу. Вера вскочила с кресла, и муж посмотрел на неё удивлённо. Книга упала с колен, и Вера застыла у кресла, глядя на книгу в недоумении. Да уж, чего только не приснится… Особенно, если по телевизору всякие ужасы показывают…

Вера встряхнула головой, прогоняя остатки сна, а потом пошла в ванную. Сорок минут в ванной комнате – приятное занятие.
Вера медленно вошла в ванную, включила воду, постояла немного в нерешительности, а потом медленно пошла назад. Шла отчего-то осторожно, затаив дыхание. Почувствовала облегчение, когда увидела в комнате яркий солнечный свет вместо полумрака из её сна.

Подошла к дивану и опустилась на колени рядом с мужем. Потёрлась носом о нос. Серёжа улыбнулся. Попытался сесть и обнять Веру, но как-то слабо охнул. Закусил губу, чтобы не застонать и не испугать жену.

Вера быстро поднялась на ноги. Ей хотелось закричать от ужаса, но она вместо этого делала всё быстро и чётко: лестничная площадка, отчаянные звонки, соседи Зоя и Виктор. Молниеносно метнулась назад к телефону. Скорая приехала через десять минут.

Врачи захлопотали над лежащим Сергеем, но их хлопоты быстро кончились. Один из врачей, мрачный, черноволосый, подошёл к женщинам и сказал:

– Ну что ж, приступ купировали.

А потом вдруг улыбнулся и перестал быть мрачным:

– Вовремя вы нас вызвали! К участковому запишитесь на приём в понедельник…

Когда скорая уехала, а соседи ушли, Вера села на диван рядом с мужем. Нервное напряжение никак не отпускало, и она вся дрожала. Потом взяла мужа за руку, прижала её к губам и зарыдала. А он обнял ласково жену и сказал:

- Ну, что ты, малыш… Всё хорошо.

И она уткнулась носом в его плечо, такое родное и тёплое, такое широкое и надёжное.


https://www.pravoslavie.ru/smi/50003.htm
Другиня
Старая гвардия
Старая гвардия
Сообщения: 6683
Зарегистрирован: 19 янв 2009, 20:01
Откуда: Москва

Сообщение Другиня »

 
Ольга Рожнёва


ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ



Петров пропал. Определённо пропал. И что теперь делать ему, бедному? А виной всему была Кузя. Новый секретарь генерального. Она замещала старого секретаря Марину Львовну на время отпуска.

Светловолосая Кузя напрочь опровергала расхожие шутки о недостатке интеллекта у блондинок. Она была умной, деловой, энергичной. А ещё Кузя была стройной, загорелой, нежной, обаятельной. Когда она улыбалась – искренне, ласково, – то на щёчках её появлялись прелестные ямочки, зелёные глаза заглядывали, кажется, прямо в душу – и таяли самые суровые мужские сердца.

Вот и бедное сердце Петрова при виде Кузи начинало биться чаще. Какая-то прямо-таки аритмия случалась с его сердцем. И когда он, первый зам генерального, примерный семьянин, отец двух сорванцов, сидел в своём кабинете, а Кузя вошла, вплыла, появилась, дыша духами и туманами, наклонилась к нему, сидящему, близко-близко, так, что локоны её коснулись шеи Петрова, у него подпрыгнуло сердце, а в голове произошло полное замыкание.

Иначе как этим самым полным замыканием нельзя было объяснить дальнейшее поведение Петрова. Они стали встречаться, и Петров чувствовал себя юнцом, мальчишкой, влюблённым в первый раз. Как это могло случиться – он не понимал. И как при этом он мог продолжать любить свою жену – добрую, мягкую Танечку, – тоже было совершенно непонятно.

Петров приходил домой и с удвоенным старанием впрягался в семейные заботы, как-то: проверить домашнее задание сынишек, а то и сделать его вместе с ними, привезти из супермаркета продукты, свозить семью в кафе, в парк, на пляж. Он стал дарить жене более дорогие подарки, а к мальчишкам относиться с удвоенной заботой. И всё потому, что испытывал жгучее чувство вины. Испытывал, но остановиться не мог. И во время всех домашних забот часто думал только о Кузе: о её ямочках на щёчках и светлых локонах.

В общем, накрыло по полной программе. Петров мрачно шутил с другом: «Есть такие решения, после принятия которых тараканы в голове аплодируют стоя». Вот и его, Петрова, тараканы точно аплодировали стоя, когда он связался с красавицей Ларисой Кузьминых – Кузей, милым Кузнечиком.

А верный друг семьи, молчаливый Тарасов, на глазах которого развивался этот роман, сердито отвечал: «Некоторым давно пора идти в Изумрудный город. Кому – за сердцем, кому – за мозгами, а тебе, Петров, – и за тем, и за другим сразу!»

Петров улыбался как-то болезненно и говорил суровому Тарасову: «Ничего, Тарас, прорвёмся! Думаю, что скоро я найду выход и всё наладится...» На что Тарасов, который был когда-то свидетелем на их с Танюшкой свадьбе, а потом держал венец над головой друга во время венчания, отвечал ещё более сердито: «Ага! Как говорится, “я научился находить выход из самых запутанных ситуаций. Удивительно только одно: как я, мучное изделие (заменено автоцензором), нахожу туда вход!”»

Но вот – случилось, и продолжалось, и конца-краю видно не было. Какая-то зависимость болезненная от этой Кузи была у Петрова.

– Понимаешь, Тарас, её невозможно не любить! Она – совершенство! Ангел!

Тарасов мрачно кивал:

– Ага, ангел... только не света... Дурак ты, Петров! Всё, я пошёл. Пока ты не прекратишь с ней встречаться, я к вам в дом – ни ногой: мне Татьяне в глаза смотреть стыдно.

А Кузя очень быстро стала предъявлять на Петрова права. И требовать развода с женой и женитьбы на ней, Кузе. Он пришёл в ужас, промямлил что-то невразумительное. Сама мысль оставить верную Танечку и любимых сыновей казалась абсолютно неприемлемой. Но и отказаться от коротких встреч с Кузей он также был не в состоянии.

Таня, видимо, чувствовала неладное, но молчала. Она вообще была неконфликтной. Когда Петров приходил позднее обычного, она ни о чём не спрашивала, кормила его, как всегда, вкусным ужином. И дома, как всегда, было уютно и чисто, пахло пирогами и семейным уютом. Петров видел, что жена как-то осунулась, похудела. Её милое личико с такими родными веснушками стало печальным. Он чувствовал себя предателем, но остановиться не мог, и тайные встречи продолжались.

Мальчишки тоже что-то чувствовали. Он чаще обычного вывозил их куда-нибудь развлечься, но как-то в дельфинарии Петров увидел, что его младший, белобрысый Костя, смотрит не на дельфинов, а на него самого. Смотрит пристально и как-то тревожно.

– Костик, ты чего?

– Пап, ты где?

– Что значит «где»? Вот он я! Рядом с вами стою!

– Не, пап, ты не с нами...

И Петров покраснел, поймав себя на том, что действительно все мысли его были там – рядом с Кузей.

А Кузя делала успехи в карьере. Из отпуска вернулась Марина Львовна. Но за свой старый стол, за которым работала много лет, она уже не села. Шеф объявил, что за время отпуска выявились пара крупных ошибок и недочётов в её работе, и предложил написать заявление по собственному желанию. Теперь Кузя прочно сидела в приёмной директора. Генеральный уезжал рано, и иногда они встречались прямо в его кабинете.

Как-то в очередной раз «задержавшись на работе», Петров обнаружил сынишек уже спящими. А жена не встретила его, как обычно, в коридоре. Петров насторожился. Сердце заныло в тревожном предчувствии. Он прошёл в спальню и увидел, что там, при свете свечи, перед иконой стоит его Таня. Стоит на коленях. Петров ужасно перепугался. Он опустился на пол рядом с женой:

– Танечка, милая моя, что-то случилось?!

Таня посмотрела на него, и он почувствовал, как больно стало ему где-то в груди: по лицу жены текли слёзы. Но взгляд её был любящим, тревожным – совсем родным:

– Нет, Серёжа, ничего не случилось. Мальчишки спят. А я вот решила помолиться. За нас с тобой. Мне так жаль, Серёженька, что я не молилась за нас раньше. Я люблю тебя. Ты мой муж и отец наших детей.

– Тань, ты чего это? Я знаю, что я твой муж... И отец... Чего ты, а?! Да ещё на коленях... Вставай, а?

– Я и в церковь ходила, Серёжа. Знаешь поговорку «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится»? Так я, Серёж, как этот мужик... А ещё, знаешь, я ничего батюшке про себя не рассказывала. Просто стояла у иконы Пресвятой Богородицы. И чего-то плакала. А батюшка сам подошёл, посмотрел на меня и отчего-то спросил, венчана ли я с мужем. А потом сказал... Сказал, что когда люди сожительствуют, то лукавый их не трогает. Потому что они и так живут во грехе. Когда женятся, то лукавый уже приступает с искушениями. А самое приятное для него – это разбить венчанный брак. Поэтому люди, обвенчавшись, не должны забывать о Боге. К таинствам должны приступать – к исповеди, к причастию. И Господь их защитит. Понимаешь, Серёж? Защитит! Давай пойдём в воскресенье в храм, а?

– Тань! Чего ты сочиняешь-то?! От чего нас с тобой защищать-то?! У нас всё в полном порядке! Какая исповедь, какое причастие?! Оставь этот детский лепет! Всё! Пойдём ужинать, а?

Петров ужинал внешне спокойно, но в душе поднималось сильное раздражение: батюшка, исповедь, храм! Какое вообще имеет отношение какой-то там батюшка к его личной жизни! Если б этот батюшка сам познакомился с Кузей, так тоже бы, наверное, не удержался! А тут этот самый поп будет его, Петрова, исповедовать! И говорить ему, как нехорошо изменять жене... Как будто он сам не знает, как это нехорошо! Как будто он не боролся со своими чувствами!

И всё продолжалось по-прежнему.

Изменилось одно: по воскресеньям Таня с мальчишками уходила в храм. Храм был рядом с домом, пешком минут пять. Он, Петров, отсыпался, а когда вставал, они уже возвращались. Петров молчал, хотя внутреннее раздражение росло: вот и мальчишкам отдохнуть не даёт, за собой таскает. А зачем? Если из-за него, то это просто трата времени. Пустая трата. Кто тут поможет? Батюшка? Петров мрачно хмыкал.

А потом что-то стало меняться. Как-то случайно он стал открывать в Кузе новые стороны. И они были такими незнакомыми и какими-то пугающими. А может, это было и неслучайно?

Как-то Петров, замешкавшись при входе в приёмную, услышал, как подруга Кузи, круглолицая Настя, которая когда-то работала вместе с ней в отделе, говорила:

– Лора, а ведь ты подставила Марину Львовну. Тебе что, её совсем не жалко?! Ей ведь пару лет до пенсии оставалось.

– Кто умней – тот и съел. Умный человек не даст себя подставить.

– Лор, я ещё тебе хотела сказать... Ты бы оставила Петрова в покое... У него семья.

– Настя, ты моя подруга, а не подруга его жены! Видела я его жёнушку! Дома сидит, не следит за собой совсем... И веснушки эти... при зарплате Петрова могла бы себе внешность улучшить! Я, что ли, виновата, что она такая клуша!

– Так она ведь старше нас... И потом, если ты родишь парочку детей, то фигура и у тебя изменится...

– Настя, я хочу быть с этим мужчиной и я буду с ним! Я к бабке ходила, она знаешь какие привороты делает! Так что Петров – мой.

Петров развернулся и тихо вышел в коридор. Пошёл в свой кабинет. Там сел в кресло и долго сидел и смотрел в окно. Смотрел и ничего не видел. Только слышал, как стучит сердце и как всё повторяются и крутятся в голове услышанные слова.

В перерыв он не пошёл обедать. Вышел на улицу, завёл машину и поехал к дому. Не доезжая, свернул. Остановился. Положил руки на руль и долго сидел. В голове было пусто. Потом решительно завёл машину и поехал в храм. Зашёл в него так же решительно, как будто с вышки нырнул. А потом всю свою решительность растерял. Постоял в прохладном полумраке и увидел выходящего из алтаря священника. Петров пошёл навстречу и, не дойдя несколько шагов, брякнул:

– Я это... Я на исповедь...

– Завтра приходите на службу, тогда и исповедуетесь.

Петров молча развернулся и пошёл. Но священник вдруг сказал вдогонку:

– Подождите. Пойдёмте со мной. Я исповедую вас.

Петров не умел исповедоваться. На исповеди он почти ничего не мог выдавить из себя. И вообще плохо помнил, что говорил. Слова священника он тоже как-то плохо понимал. В память врезалось только одно: «За вас молятся ваши жена и дети. А их молитва сильнее колдовства и приворотов. Господь сильнее бесов». И ещё запомнил: «Ничего не бойтесь, кроме греха». С обеда опоздал.

Прошёл к себе в кабинет и увидел там Кузю. Она подошла-подплыла к нему, коснулась локонами шеи, улыбнулась, и её на щёчках появились обворожительные ямочки. Кузя протянула своим мелодичным голосом:

– Петров, мы сегодня едем ко мне. Петров! Ты чего молчишь?! Какой ты странный сегодня... Ты не заболел?

Петров смотрел на Кузю и видел её как будто в первый раз. И – удивительное дело! – не было больше аритмии и сердце не билось чаще. В голове не было прежнего полного замыкания – она была ясной и светлой. А сама Кузя – красавица Кузя – больше не вызывала у него никаких восторгов. Он смотрел на неё и видел перед собой чужую, холёную женщину, которой не было никакого дела до окружающих её людей.

– Нет, Лариса, я не заболел. Я выздоровел.

Вечером Петров приехал домой, вошёл в дверь и радостно крикнул:

– Я дома!

Из детской выбежали мальчишки. Старший смотрел пристально и как-то недоверчиво. А младший, Костик, вдруг вцепился ручонками в отцовские брюки и громко всхлипнул.

– Костик, ты чего? – растерялся Петров. Он взял сынишку на руки и уткнулся носом в светлую макушку, вдыхая родной запах.

– Папа... Я знал, что ты вернёшься и снова будешь с нами... Мам, папа вернулся!

Таня вышла из кухни. Она стояла в прихожей и молча смотрела на него, Петрова. А потом подошла ближе и прижалась к его плечу. И он обнял её, такую родную, мягкую, свою. Свою любимую жену. В голове крутились слова: «В горе и в радости. В бедности и в богатстве. В здравии и в болезни».

Горло перехватило. И он боялся, что если заговорит, то всхлипнет громко, как Костик. Он откашлялся и сказал, стараясь изо всех сил, чтобы голос не дрогнул:

– Я там, на работе, решил все проблемы... Теперь на ужин не буду опаздывать... Прости меня, пожалуйста, что я заставлял тебя ждать... Пожалуйста, прости меня...

Таня прижалась сильнее, и он почувствовал, что рубашка на плече его стала мокрой. Потом она подняла голову и тихо ответила:

– Хорошо, Серёжа. Я прощаю тебя.

И Петров уже радостно сказал:

– Так есть хочу! Картошечки бы жареной, а? Давайте картошки нажарим? Помнишь, мы с тобой картошку всегда жарили, когда денег не было? И она была такой вкусной! Помнишь?


https://www.pravoslavie.ru/smi/49436.htm
Другиня
Старая гвардия
Старая гвардия
Сообщения: 6683
Зарегистрирован: 19 янв 2009, 20:01
Откуда: Москва

Сообщение Другиня »

 
Ольга Рожнёва



Время прощения обид


Татьяна варила борщ. Он был почти готов, и из большой жёлтой кастрюли с цветочками шли аппетитнейшие запахи. Несмотря на молодость, Таня была прекрасной хозяйкой и отлично готовила.

-Вкусно пахнет! А я так проголодался! Костян где? С игрушками возится?

Вошедший муж Сергей заглянул на кухню и широко улыбнулся. Улыбка его была всегда такой обаятельной, что нельзя было не улыбнуться в ответ. И Таня расцвела, подошла к мужу прямо с половником в руках, поцеловала.

Из детской прибежал заигравшийся Костик, потянулся к отцу, и тот подхватил сынишку, затормошил, ушёл с ним к игрушкам. Таня слушала их возню в детской комнате и улыбалась счастливо.

Сергей вернулся на кухню, ласково приобнял жену, а потом присел за стол, посерьёзнел и медленно сказал:

- Тань, ты только не расстраивайся, ладно? Похоже, нам снова придётся взять маму к себе… Что-то там у неё с Ритулей не очень отношения… Ну, ты знаешь, характер у моей сестрицы сложный… Вот сегодня мама звонила, плакала…

Муж смотрел смущённо. Таня молчала, и он, встал, и, потоптавшись у кухонного стола, сказал:

-Я, это, пойду машину в гараж поставлю… Костика с собой возьму, прогуляться… И обедать придём…

Сергей вышел, а Таня медленно опустилась на стул. Посмотрела невидящими глазами в окно. Неужели свекровь снова поселится у них? Снова начнётся эта бесконечная пытка?

Характер Ирины Львовны, как и её старшей дочери Маргариты (по-семейному Ритули), был, мягко говоря, сложный. Но сначала Таня об этом и не подозревала. Знакомство с родителями мужа было коротким: молодожёны погостили у них несколько дней и уехали к месту нового назначения Сергея, профессионального военного.

Эти несколько дней были не самыми приятными в жизни Тани.

Особенно разобраться в семейных отношениях Петровых она не успела. Заметила, правда, что решающий голос во всех вопросах принадлежал Ирине Львовне. Свёкор, полковник в отставке, был человеком покладистым, к Тане обращался редко, но по-доброму. Что касается свекрови, то она вела себя сухо, сдержанно, всем видом своим давала понять, какую милость оказывает их семья, принимая к себе юную невестку.

Таня как-то сразу почувствовала, что Ирина Львовна считает её не парой своему сыну, не такую невестку она ждала. Да, Таня и сама знала, что нет у неё ни красоты особенной, ни приданого богатого. Родители умерли рано, только она и успела институт закончить.

Работала учительницей в школе, преподавала русский язык и литературу. Профессию свою любила, но зарплату получала грошовую. Как-то за столом попыталась рассказать забавный случай из школьной жизни, но Ирина Львовна не дослушав, перевела разговор на другую тему. А потом сказала негромко: «Ума нет – иди в пед», и Татьяна покраснела, но смолчала.

Она вообще была покладистая характером. Да и свекровь права: на самом деле не пара она Серёже. За что и полюбил он её только? Невысокая, худенькая, светлые брови, волосы светлые – мышь серая.

А Серёжа у неё – высокий, красивый, подтянутый. Да и семья у Сергея обеспеченная, а она, Таня – ни денег, ни квартиры, комната в коммуналке. Ирина Львовна сказала:

-Ну что, сирота казанская, принимаем тебя в семью. Раз уж Сергей на тебе женился…

И Таня улыбнулась: действительно, сирота казанская. Нет, она не была забитой и робкой. Могла постоять за себя. Но здесь был совсем другой случай: она так любила Серёжу, что готова была полюбить всё, связанное с ним: его родных, его дом, его друзей. Ну, ничего, когда Ирина Львовна поймёт, как любит невестка мужа, как заботится о нём, то и сама изменит к ней отношение.

Старшая дочка Петровых, Маргарита, по-домашнему, Ритуля, на Таню внимания не обращала, и разговоров с ней не заводила. Она была такой же высокой и худой, как Ирина Львовна, и характером походила на мать. Сергей же крепкой мощной фигурой и покладистым характером вышел в отца. Ещё у Петровых жила старенькая бабушка, папина мама.

Вот бабушка отнеслась к Тане с любовью, и Татьяна большую часть времени провела в её маленькой комнате. Старушка учила её вязать, рассказывала истории из детства Серёжи и Ритули, и Таня слушала эти истории с радостью.

Неприятно поразило её небрежное отношение к бабушке Ирины Львовны. При домочадцах она вела себя с матерью мужа вежливо, но когда мужчин не было дома, покрикивала на старушку:

-Ну-ка посторонись, успеешь в ванную! Ритуле на работу нужно, а ты всё равно день-деньской дома сидишь! Иди в свою комнату и не путайся под ногами!

А как-то Таня услышала сердитый голос свекрови, обращённый к бабушке:

-Пошла вон!

Таня вышла в коридор, но Ирина Львовна была уже на кухне, а бабушка тихонько брела по коридору и выглядела совершенно спокойной и всем довольной. Таня подумала, что ослышалась.

Скоро молодые уехали, и в следующий раз Таня увидела свекровь только через год. За этот год в семье старших Петровых произошли значительные изменения: Ритуля стала жить отдельно, умерла старенькая бабушка, а вслед за ней от инфаркта скоропостижно скончался свёкор. Вот тогда Ирина Львовна и приехала к сыну с невесткой.

После смерти мужа она сильно сдала, но держала себя всё также высокомерно, разговаривала начальственным голосом, и постоянно придиралась к невестке. Казалось, она только и занята тем, чтобы найти повод для конфликта. Танечка ждала ребёнка и сидела дома. Беременность протекала тяжело, мучил токсикоз. Тем тяжелее было выносить придирки свекрови.

Все эти придирки Ирина Львовна копила на вечер, и когда Сергей приходил с работы, обрушивала на него тяжёлую артиллерию: его бездельница-жена спит днём, а могла бы в свободное время и ремонтом заняться, ну хоть косметическим. Или: неприветлива молодая жена со свекровью, непочтительна. На вопросы сына, в чём именно неприветливость выражается, свекровь поджимала губы: мог бы и сам догадаться!

Таня сама готовила, мыла посуду, в том числе и за свекровью, стирала на троих и прибирала в квартире. Ждала, что Ирина Львовна наконец оценит вкусный борщ, или белоснежное после стирки бельё, или чистоту и уют в квартире, но угодить никак не могла.

Что именно говорила свекровь мужу, Таня не знала, но была поражена, когда Серёжа как-то сказал ей с болью:

-Танечка, пожалуйста, будь поласковее с мамой, не обижай её. Ей и так тяжёло после смерти папы.

-Но я…

Серёжа перебил и сказал уже с напором:

- Всё, Танечка! Не будем спорить! Ты в положении, я понимаю… Нервничаешь… Но я прошу тебя не обижать мою маму!

И после этого разговора Таня как-то сильно расстроилась. Когда муж ушёл на работу, она долго плакала, закрывшись в ванной и включив воду, чтобы Ирина Львовна не услышала.

А потом, отправившись в магазин за покупками, Таня забыла кошелёк. Пришлось вернуться. Открыв входную дверь, она замерла на пороге, услышав громкий, ликующий голос свекрови, которая разговаривала по телефону:

-Да, Ритуля! Абсолютно правильно! Я сразу показала ей, кто в доме хозяйка! Самое главное – нанести превентивный удар! Я как-никак жена полковника! Наступать нужно, чтобы обороняться не пришлось… Да, да! Превентивный удар! Нанесла-нанесла! Ну, придумала… Да… Сочинила… Серёжа? Конечно, поверил! Что он, родной матери не поверит что ли?! Да, конечно, правильно и сделала… А то, ей только дай волю… Только расслабься… Живо сядет на шею! Я стреляный воробей, знаю, как с пожилыми людьми обращаются, если они за себя постоять не могут. Вот-вот!

Таня почувствовала слабость, ощутила, как подгибаются колени. Тихонько вышла на улицу, держась за перила, чтобы не упасть, потому что слёзы текли, и она плохо различала ступеньки.

Дошла до пустынного сквера, который был в трёх шагах от дома и опустилась на скамейку. Плакала и вспоминала, как мечтала о большой, дружной и счастливой семье, мечтала о том, что у неё, сироты, появятся родные люди. И она полюбит их, ведь они – родственники Серёжи. И, может быть, она даже будет называть свекровь мамой, а та скажет ей ласково: дочка… Таня заплакала почти в голос, не в силах сдержаться. И ребёночек в животе тоже заволновался, стал брыкаться. Она замолчала, испугавшись за маленького, перестала плакать, задышала глубоко, и, поглаживая живот, сказала:

-Всё хорошо, Костик, всё хорошо… Вот, видишь, наша бабушка решила нанести нам превентивный удар… Это чтобы защититься, значит, самой… А мы с тобой и не думали её обижать, да? Это она просто неправильно подумала… Вот так и получилось… Если бы она знала, что мы и не хотим её обижать, она бы так не поступила… Ничего… Всё образуется… Мы с тобой её простим, правда? Успокойся, мой маленький, успокойся, пожалуйста! Тебе нельзя там волноваться… Всё в порядке! Я тебя очень люблю! Ну, вот… Успокоился?

Таня подняла глаза к серому осеннему небу и тихо сказала:

-Пресвятая Богородица, защити моего сыночка и меня! Ты ведь знаешь, что у меня нет родителей… Матушка, защити нас Сама! Пожалуйста, защити нас…

Потом встала и медленно пошла в магазин. Ребёнок успокоился, и у самой Тани на душе стало легко и спокойно.

А через пару дней Ирина Львовна объявила о том, что уезжает от них. Позвонила Ритуля и сообщила о том, что скрывала уже несколько месяцев: скоро она станет матерью, и ей понадобится помощь по дому.

Ирина Львовна оживилась, засуетилась, собираясь:

-Дочка ждёт… Я ей нужна… Не откажешь ведь в помощи родной дочери… Тебе-то вот повезло: Сергей тебя замуж взял, а Ритуле какой-то подонок попался, ребёнка заделал, да и поминай, как звали!

И Серёжа с Таней остались одни, а потом родился Костик, вот уж три года исполнилось сыночку. Таня вспомнила, как дружно они жили, как рос сын, и как хорошо было им втроём.

Неужели пришёл конец их счастливой жизни? Таня сидела на кухне, уставившись в окно и забыв о времени. Услышав весёлый звонкий голос сынишки и бас мужа, доносившиеся из подъезда, встрепенулась, и стала накрывать на стол.

Через пару дней Серёжа отправился к Ритуле забирать маму. Ирина Львовна приехала молчаливая, притихшая, похудевшая. С Таней поздоровалась тихо и ушла в комнату, приготовленную для неё. Костик жался, дичился бабушки. А бабушка молчала и почти не выходила из своей комнаты.

-Ну что ж, - подумала Таня, - пусть будет так.

Она больше не пыталась наладить отношения со свекровью, обращалась к ней только по необходимости. Прежнее желание обрести близкого человека исчезло, и Таня держалась спокойно, ровно, но отчуждённо. Вспоминала себя три года назад, как старалась она угодить свекрови, как ждала её доброго слова, ласки, как болело сердечко, встречаясь с холодом и неприязнью – и понимала, что это всё в прошлом.

Серёжа на вопрос о Ритуле ответил коротко:

-Тань, ты ведь знаешь, сестрица одна дочку воспитывала. Мама у неё была и за няню, и за кухарку, и за уборщицу. А сейчас Маргарита замуж собралась. Дочку в садик отправила, мама ей больше не нужна. Мешать стала… Да и у её будущего мужа своя собственная мать имеется… Так что…

Таня смолчала. Подумала только: «Привязалась, наверное, Ирина Львовна к внучке, трудно ей, наверное, было с ребёнком расставаться». Стало немного жалко свекровь. А та очень изменилась: больше не было воинственного настроя, она стала тише, мягче в обращении. Да и физически сильно сдала. Видимо, старость смиряет людей.

Таня заметила, что свекровь любит наблюдать за играющим Костиком. Иногда ему мячик укатившийся принесёт, а то поможет домик из кубиков построить. И внук стал относиться к бабушке уже не так пугливо, хотя по-прежнему избегал, не ласкался, не просился к ней на руки.

Как-то вечером, когда Серёжа был на дежурстве, Костик сильно раскапризничался. Таня потрогала лоб ребёнка – горячий. Поставила градусник – и с ужасом увидела, что ртутный столбик поднялся до сорока градусов. Таня заметалась по комнате. Схватила телефон, вызвала скорую помощь. Машина долго не ехала. И Татьяна выбежала на улицу, заметалась по дороге: вдруг подъезд будут долго искать…

Когда вернулась с врачом, чуть не ахнула: Костик сидел на коленях Ирины Львовны. Прижался доверчиво и даже не плакал. А свекровь пела ему что-то про серенького котика, и Таня поразилась: оказывается, её скрипучий голос может быть таким ласковым…

У Костика нашли корь. Разрешили оставить дома и назначили лечение.

И свекровь, к удивлению Тани, не отходила от внука. Листала книжку с картинками, пела, сильно фальшивя, но с чувством, про серенького котика, рассказывала какие-то сказки. С Таней она по-прежнему обращалась сухо, только по необходимости, а вот при разговоре с внуком, её голос становился совсем другим - не таким скрипучим. Она ласково звала малыша Костюшкой и ползала по ковру, подавая то кубики, то пирамидку. Таня даже как-то поймала себя на том, что стоя за плитой, она сама запела песенку про того серенького котика. Испуганно замолчала: вдруг свекровь услышит и решит, что она, Таня её передразнивает…

А дней через пять, когда внук уже шёл на поправку, заболела сама Ирина Львовна. Она не встала утром с кровати, а когда Таня заглянула в её комнату, то увидела горящее лицо, красные глаза свекрови и вызвала скорую. Врач сказала:

-Ну, что ж, бабушка, похоже, вы заразились от внука корью… Да, да, вот и склеры глаз красные – взгляд кролика… Лицо отёчное… На третий-четвёртый день сыпь появится…

-Кр-ролика, - обрадовался притаившийся у двери Костик: он недавно научился выговаривать «р».

-Взрослые корь тяжелее переносят, чем дети, осложнения бывают… Бронхит, пневмония… Как насчёт больницы? Нет? Ну, что ж… Специфического лечения кори не существует. Можно лишь снизить общие симптомы интоксикации организма и контролировать температуру тела.

Таня крутилась как белка в колесе: требовал заботы выздоровевший Костик. Он рос добрым и спокойным ребёнком, но за время болезни привык к вниманию, к исполнению всех желаний на лету, и ему это очень понравилось… Также Таня ухаживала за свекровью: подавала по часам лекарство, делала морсы, то клюквенный, то брусничный, готовила для больной пищу полегче, но попитательнее, помогала дойти до туалета.

Но Ирине Львовне не становилось лучше. Температура спадала на полчаса, а потом ртутный столбик опять стремительно поднимался к сорока. Губы обметало, черты лица заострились. Таня про себя решила, что если состояние больной не улучшится в ближайшее время, то нужно будет отправлять её в больницу.

Под вечер опять поднялась температура, и Ирина Львовна попросила Таню набрать номер телефона Ритули:

-Я хочу попрощаться с дочкой и внучкой.

-Ирина Львовна, я, конечно, наберу вам их номер, но не попрощаться, а просто поговорить. Почему попрощаться-то?

-Я умираю.

-Ирина Львовна, вы обязательно поправитесь, и всё будет хорошо. Вот увидите! Ещё пара дней – и вы пойдёте на поправку!

Свекровь внимательно посмотрела на Таню:

-А ты – что – действительно хочешь, чтобы я поправилась?

Таня растерялась от этих слов и осеклась. Стала переставлять на стуле морс, лекарства, а перед глазами: вот свекровь прижимает к себе больного Костика, вот поёт ему про серенького котика, вот ползает за ним по ковру в поисках пирамидки. Таня присела у кровати свекрови, взяла в руки её горячую ладонь и сказала от всей души:

-Конечно, хочу! Очень хочу! И вы обязательно поправитесь! Скоро праздник… Будем вместе его встречать! И подарки у нас будут… И пирог…

-Пирог… подарки… Прости меня, Танечка! Пожалуйста, прости меня! Сможешь?

-За что, Ирина Львовна?

-Ты знаешь…

Таня помолчала и ответила просто:

-Знаю. За превентивный удар.

Свекровь сжала горячими и немного дрожащими руками ладони Тани:

-Да. За превентивный удар. Знаешь, у меня самой свекровь была доброй и кроткой. А я ведь её обижала. Сначала вскользь, второпях… А потом всё чаще. Понимаешь, стоит один раз сказать старому человеку: «Пошла вон!» - и потом это становится уже привычным и произносится так легко… Ах, если бы всё вернуть назад! Как мне стыдно сейчас за это, Таня! А знаешь, когда мне стало стыдно? Когда я услышала эти слова от своей родной дочки. От Ритули.
Она мне крикнула их с той же самой, моей интонацией, которую я так хорошо помню… Знаешь, Танечка, для того, чтобы понять, что чувствует обиженный человек, нужно – встать на его место. А сытый голодного не разумеет. Нет, не разумеет…

-Ирина Львовна, сейчас я вам лекарство дам. И морсика…

-Подожди. Я обижала свекровь, и боялась, что ты также будешь обижать меня. А стала примером для собственной дочери. Я не сержусь на неё. Она не виновата. У неё была хорошая учительница. Тань, зло всегда возвращается. Вот, сейчас, я больная и, видимо, умирающая старуха, говорю тебе банальные вещи… Танечка, а ведь я их выучила только на собственном опыте.

Свекровь замолчала. Таня достала таблетки, взяла стакан воды, помогла больной приподняться, а когда, подав лекарство, пошла на кухню за чашкой бульона, вдогонку ей прошелестело:

-Прости меня, дочка.

Таня почувствовала, как эти тихие слова ударили её в спину, так что она запнулась. Развернулась, подошла к кровати, села рядом прямо на пол, взяла свекровь за руку и заплакала. Слёзы текли, и вместе с ними выходил яд обиды, старой, давней обиды, а на душе становилось тепло. Она плакала, а свекровь гладила её по голове своей горячей сухой ладонью.

В комнату вбежал Костик. Увидел плачущую мать – и губки задрожали, личико скривилось – ещё мгновение – и раздастся громкий рёв.

-Это что ещё за картина Репина «Не ждали»? Чего тут у вас происходит? – голос вернувшегося с работы мужа был притворно сердитым, но в нём были и тревога и страх за любимых людей.

Таня всё ещё всхлипывала, а Ирина Львовна ответила:

-Да я вот тут помирать собралась, а дочь с внуком не разрешают, говорят: рано. Придётся, видимо, поправляться.
Лилия24
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 530
Зарегистрирован: 17 янв 2011, 00:05
Откуда: Город

Сообщение Лилия24 »

 
Спасибо, Другиня, очень тронуло.
Крысёнок
Свой человек
Свой человек
Сообщения: 1122
Зарегистрирован: 30 апр 2010, 21:50
Откуда: Сибирь

Re: КОРОТКАЯ ПРОЗА (все рассказы - сюда)

Сообщение Крысёнок »

 
Сказка о вырванном с корнем цветке.
Рос у подножия детской качели цветок. Ночная роса омывала его листики и лепестки, и поутру они блестели словно лаковые. Полуденное солнце согревало нежными лучами, и цветок тянулся вверх, прямой и стройный. А ещё цветок дружил с мохнатыми шмелями и разноцветными бабочками. И был абсолютно счастлив здесь, в своём дворе.
Но недолгим оно было, счастье это. Прервала его безжалостная детская рука, что вырвала с корнем цветок и зажала в душном кулачке. Цветок повесил нежную головку, и лепестки его стали похожи на обрывки мятой грязно-розовой бумаги. Но вот его внесли в квартиру, посадили в новый глиняный горшок и поставили на подоконник. Сначала цветку было тесно в горшке, и он очень скучал без друзей насекомых, которые никак не могли попасть на кухню сквозь стекло.
Зато оно совершенно не мешало солнечным лучам ласкать цветок. А детская рука каждый день поливала растение чистой, прохладной водой, оказавшись вовсе не жестокой, а заботливой. И вот однажды принесла домой целое семейство божьих коровок и зеленого рогатого жука. Так у цветка появились новые друзья. ©
Алина Алина
Участник
Участник
Сообщения: 1
Зарегистрирован: 03 авг 2012, 00:38

Re: КОРОТКАЯ ПРОЗА (все рассказы - сюда)

Сообщение Алина Алина »

 
Девочка с Макдональдса!
Я часто видела эту девушку в Макдональдсе, расположенном рядом с моей работой. (Хотя слово «девушка» слишком взрослое для нее, в ее внешности и одежде было много детского. К таким очень долго обращаются «деточка».)
Этот Макдональдс представляет собой отдельно стоявшее здание из стекла и бетона. Современный утилитарный интерьер, быстрая музыка, внутри хаотичный муравейник из обновляющейся толпы, конкурентоспособная недорогая еда.
Несмотря на обычную многолюдность Макдональдса, девушку, о которой пойдет речь, было нетрудно запомнить, она появлялась в Макдональдсе примерно в одно и то же время, и усаживалась в одно и то же место - за один из двух столиков, стоявших в углу за серой колонной.
Если выражаться точнее, запомнилась мне не только девушка, но и ее спутник. Они всегда приходили вместе: миниатюрная улыбчивая блондинка с длинным каре светлых волос и ровной челкой и очень красивый, яркий, говорливый брюнет. Брюнет отправлялся к кассе, она же усаживалась на стул с хромированной спинкой за столик цвета тротуарной плитки - занимала место. В своих платьях с пышными оборками, воланами и балетках с бантами, худенькая, с точеными чертами лица, она была похожа на большую куклу, которую нерадивая хозяйка забыла в хайтечном зале городской едальни.
Я привыкла к ним, они стали для меня одним из признаков Макдональдса, так же как жёлтая буква М на красном фоне и восточные заковыристые имена продавцов-кассиров. То ли они так любили гамбургеры, то ли не могли придумать лучшего места для прогулок, но с завидным постоянством примерно около семи часов они сидели в Макдональдсе.
Парень любил, чтобы слушатели восхищенно внимали его словам. Живой и подвижный, он вечно что-то рассказывал, доказывал. Это была одна из тех натур, которые физически не могут слушать другого, максимум, на что хватает их внимания это слушать минуты две, потом они начинают зевать, перебивать, открыто заниматься своими делами. Многим тяжело дается общение с подобными людьми, от них сильно устаешь. В их картину мира вписывается только собственная персона. Но девушка поминутно улыбалась, это не была натянутая улыбка с целью создать непринужденную атмосферу, или польстить своему парню, или создать видимость жизнерадостного характера. Улыбка была естественной, так улыбаются люди, улыбчивые по своей природе. Есть такой тип блондинок, у них улыбку может вызвать чужая взлохмаченная прическа, ворона, сидящая на проводах, да мало ли найдется поводов.
- А как называется мать жены, теща, что ли? О, мне твоя мать почти, что теща, - доносилось до меня. - Парень не любил разговаривать вполголоса, и его речь доносилась до близ сидящих посетителей очень отчетливо.
Блондинка с обожанием Чеховской Душечки глядела на своего спутника, усматривая в его словах юмор высокого класса. Это была забавная и одновременно трогательная сценка. Блондинка была само кокетство, само воплощение женской мудрости, не на осознанном, а на интуитивном уровне, передающемся от матерей и бабушек. Такие женщины умеют создать у мужчины чувство собственной исключительности, значимости, востребованности. И совсем не обязательно, что это делается искусственно. У некоторых женщин это получается само собой. По женской линии у них выработана привычка – считать мужчину, который рядом, лучшим. Я подумала, что парню сложно будет найти такого же благодарного слушателя, как эта блондинка.
- Я пирожок еще возьму, – говорит он и начинает шариться в бесчисленных карманах безразмерных штанов.
- Возьми карточку, - предлагает она и протягивает банковскую карточку. И добавляет – и мне купи пирожок! - Парень ненадолго исчезает, затем появляется с пирожками и начинается второй акт пьесы, где он сам актер, сам режиссер, а любимая тема - он и его жизнь.
В один из промозглых вечеров, когда горячий чай кажется спасением, я села на диванчик возле окна. Девушка со своим неизменным спутником сидели на своем обычном месте.
Углубившись в чтение, я забыла о них, пока не услышала сердитый громкий голос.
- Че ты мелешь! Чушь! - и добавил непечатно. - Не умеешь разговаривать так заткнись! – парень не орал, но говорил громко, возбужденно, заглушая ее возражения и активно жестикулируя. Потом он вскочил с сидения, крикнул:
- Да пошла ты!– и ушел. Она застыла на месте.
В последующие несколько дней я не видела ни ее, ни его.
Примерно через неделю, я зашла в Макдональдс и увидела светлое каре.
Она сидела одна за пустым столиком, без подноса, без еды, и задумчиво глядела на городские пейзажи, открывавшиеся за стеклянной стеной. На лице ни тени улыбки, грустный взгляд, погруженность в свои мысли. У нее было лицо человека, который недавно плакал или собирается плакать. Человека, у которого закончилась история любви. По крайней мере, мне так показалось.
Больше я ее не видела.
Quasar
Участник
Участник
Сообщения: 1
Зарегистрирован: 13 окт 2012, 10:46

Re: КОРОТКАЯ ПРОЗА (все рассказы - сюда)

Сообщение Quasar »

 
Она призрак...

Она создана лишь одними мечтами.
Её не существует, но я верю что она есть.
Все более и более затонув в парадоксе, мой разум отказывается принимать факт её небытия.
Она плод моей безумной фантазии.
Мы часто говорим в моих снах, но я не могу запомнить её лицо.

Её не существует.
Все что я бы хотел, это хоть раз увидеть её... Хоть мельком.
Было бы достаточно всего одного взгляда в её изумрудные глаза, чтобы была цель жить дальше.
Но времени все меньше и я теряю её.
Моя фантазия терпит крах, едва ли я открою глаза.
Мне не плевать и плевать одновременно.
Моя душа как потерянная птица - я давно забыл все что важно.
Лишь бы увидеть её...

Но я тону...
Ведь её не существует...
Она лишь плод моей давно сломанной жизнью фантазии.

Моя душа разбита.
Сердце остановилось.
Я прощаюсь...
Я ухожу.

Ведь её... не существует...
Alya T
Участник
Участник
Сообщения: 1
Зарегистрирован: 12 дек 2012, 18:44
Пол: женский

Подходящий момент

Сообщение Alya T »

 
Дверь закрылась, и шум веселой компании стал фоном их запутавшихся мыслей. Они поднялись по чердачной лестнице, вышли на крышу и остановились возле перил, глядя вдаль, на только что начавшее подниматься солнце.
- Как тебе удалось это сделать? Они отлично поладили…
- Когда я встретила Еву в аэропорту, я сразу подумала об Артуре. Они как будто слились в одно у меня перед глазами. Абсолютно безбашенная Ева, с вечным поиском смысла для ее, как она считает, неудавшейся жизни и такой харезматичный, впавший в депрессию из-за отсутствия подходящей музы – Артур. Ева целиком и полностью ворвётся в его жизнь и, посвятив себя «искусству» в лице Артура, наконец-то обретет смысл своего существования, а Артур – эгоистичный, но в тоже время очень разумный по жизни парень, будет боготворить её за такое отношение к себе. Да и просто, у них очень много общего…
- И ты думаешь, Ева останется здесь?
- Не знаю, посмотрим…Судьба, в лице меня, - она улыбнулась, - дала им замечательный шанс. Если у них что-то получится, они сами разберутся, кому и где оставаться. Три дня не много и не мало для взрослых, уже опытных двадцати пяти летних людей, чтобы понять нужность или наоборот безысходность отношений. Это был самый подходящий момент и самое подходящее время для их знакомства.
Тишина нарушалась лишь звуком утреннего ветра, да и ранние птицы пели где-то далеко внизу. Он взял ее за плечи, развернул к себе лицом и посмотрел в глаза.
- А для нас сейчас подходящий момент? – внутри у него все дрожало, он очень боялся опять услышать эту банальную, но не потерявшую горечь фразу «…ты очень хороший друг и я не хочу тебя терять…». Но он понял, впрочем, уже очень давно понял, что больше не хочет так жить. Один. Да один. Потому что со всеми кто был за это время рядом с ним,он все равно был один. Он знал, что только она сможет заполнить его душу. Нет, это не была сумасшедшая, безрассудная, безоглядная любовь. Просто их связали свыше, и они об этом догадывались, но тогда было рано, а теперь израненные, замерзшие и немного даже приземленные они подошли к этому «подходящему моменту».
- Смотря для чего, -она попробовала отшутиться. Она вообще очень не любила все эти объяснения. Всегда какая-то неловкость нарушала тонкость момента, и она терялась.
Он это понял и просто поцеловал её. Поцеловал очень тепло и нежно. Поцеловал так, как мечтал сделать это ещё в 9 классе.
Это несколькосекундное мгновение разрушило все её сомнения и страхи. Она была очень благодарна ему за то, что без лишних слов он успокоил наконец её метания, и она все-таки ощутила это долгожданное и все время ускользающее чувство умиротворения. Как будто все расставилось по полочкам и стали ясны все этапы её прошлой жизни. Это как в игре, чтобы дойти до финала, нужно пройти все уровни. Так и тут. Это состояние благодати и действительно настоящей любви наступает только после испытаний, проверок и правильно сделанных жизненных выводов.
Она прижалась к нему и замерла в его крепких и таких родных руках, наслаждаясь наступившим только для них двоих «подходящим моментом».
Солнце взошло. И если для многих это означает, что пришла пора расставаться и погружаться в шумный городской день, то они знали – это только начало. Самое лучшее начало в их жизни…
Ответить

Вернуться в «Творчество»