Они столкнулись у булочной, случайно. Застыли и смотрели друг на друга. Пятнадцать лет были мужем и женой и пять лет как не виделись.
- А ведь хорошо нам было в общем-то, правда? – Правда… Он опаздывал на поезд, у нее кончался перерыв, они стояли, сомкнувшись лбами. Никто не хотел уходить, и поэтому не уходил. Проехал его поезд и кончился ее перерыв, а они все стояли, уткнувшись лбами, потому что было хорошо. Не говорили. Не плакали. И опять разошлись, боясь обернуться и посмотреть вслед. Я ничего не понимаю в этой жизни.
Максим Яковлев, "Фрески".
Только что Максим Леонидович дал нам интервью, для нашего нового проекта. Ссылочка будет позже.
Они столкнулись у булочной (Максим Яковлев)
Они столкнулись у булочной (Максим Яковлев)
Последний раз редактировалось Брат 27 апр 2007, 01:06, всего редактировалось 1 раз.
Максим Яковлев, "Фрески"
ОНИ СИДЕЛИ НА ЗАДНЕМ СИДЕНЬЕ АВТОБУСА
Они сидели на заднем сиденье автобуса. Он смотрел в окно, отвернувшись от всех.
- Как сговорились все, подходят ко мне и хвалятся: Мне мой это подарил! А мне мой то! А мне мой гляди что... Одна я молчу и улыбаюсь как дура. А что мне им сказать, что ты мне даже коробки конфет купить не смог? - говорила она. - Знаешь как обидно было, ведь всем, всем мужья что-то подарили, одной мне, как будто я хуже всех... Скажи, я что, хуже всех, я что такая, что и конфетки не заслужила, скажи?..
Автобус шел долго, пробираясь по пустынным пригородным улочкам. Оставалось всего несколько человек в тусклом дребезжащем салоне. Я встал у задней двери приготовившись выйти. Она больше не зудела, она спала у него на плече, обхватив его за руку. Он все так же смотрел в окно, только огромная его ладонь осторожно гладила ее по голове поверх вязанной серой шапочки.
СУШКИ
Как легко поругаться с женой из-за пустяка - попробуй примирись потом.
Мы бредем лесом с прогулки, впереди - притихший ребенок. Ранняя весна. В оврагах снег еще. Поднимаемся на взгорок. И тут нас встречает одинокий куст орешника, унизанный весь... баранками. Настоящими сушками с маком, висящими на тонких ветках. Мы стоим, не веря глазам. Место безлюдное. На сучке записка: "Угощайтесь люди добрые". Детский почерк, бумажка в клетку. Мы начинаем смеяться. Мы начинаем прыгать вокруг куста. Мы не находим слов. Кто тебя придумал, чудо? Мы съели тогда с великим удовольствием лишь несколько сушек, чтобы и другие могли разделить с нами этот безымянный, маленький дар любви.
Каждую весну я вспоминаю об этом и знаю, что буду вспоминать об этом всю жизнь. Он так и будет стоять у меня перед глазами, этот дивный куст орешника в весеннем лесу.
СЛАВА БОГУ
Утром в вагоне только и говорили все о том, что ночью чудом удалось избежать аварии. Он вышел покурить в тамбур и ужаснулся, представив себе, что могло случиться с ним и его семьей прошлой ночью, в мороз, вдалеке от города... и отогнал от себя эти мысли. Глубоко затянувшись, вздохнул и улыбнулся, глядя на сверкающие снега, и сказал про себя: "Слава Богу".
И тут он вспомнил, что вчера днем он так же стоял здесь и видел в окне какую-то станцию, людей, ожидающих электрички и среди них чью-то фигуру, сгорбленную от холода. Бродяга поди или алкаш, -подумал он тогда. А тот повернулся к их поезду, и (он это ясно видел) перекрестил несколько раз вагоны, обдавшие его снежной пылью... Он еще смотрел на этого чудика и усмехался про себя и качал головой, бывает же... Теперь же все эти события как то естественно связались между собой. "Слава Богу", - сказал он снова. И еще раз неожиданно громко: "Слава Богу!"
ОН ПОМНИЛ...
Он помнил случай из детства, как во время прогулки в парке был он ненадолго оставлен родителями на детской площадке. Было ему года два или три, не больше. Какой-то человек подошёл к нему и присел перед ним на корточки... в чём-то сером или поношенном... Не говоря ничего, не спрашивая, просто смотрел на него. Потом обнял. Странно, но он, всегда боявшийся незнакомых людей, не испугался тогда, не заорал, не заплакал. Подошли родители, но тому человеку не сказали ни слова. Стояли и смотрели, как тот прижимает к себе его детское тельце - одинокий, больной, онемевший от крика... И молчали.
Тогда ли он понял или потом, что этот чужой человек - был он сам... Спустя всю свою жизнь.
РАЗГОВОР
- И все трое на него, а он мог их в пять секунд положить, он только шагнул так, и они все попадали...
-Тебе привет, кстати, от Битюка-младшего, вчера встретил его с братаном, веселые: Вован вернулся, морда - во!
- А ему же нельзя убивать, он так сложил руки: "делайте что хотите"...
- Теперь опять за свое возьмутся, точняк.
- Один с перепугу бах его обухом по голове и вырубил, и пошло.
- Ты учти: у Вована зуб на тебя, ты думаешь Битюк зря тебе привет передавал?
- Да знаю. И они затащили его в избушку, думали он там деньги прячет, связали его, понял?, и стали топтать ногами, чтобы он сказал...
- С ним шутки плохи...
- Переломали ему ребра, руки, череп проломили, а он потом сам в монастырь пришел, когда очнулся! Входит в церковь весь в крови, избитый, все так смотрят...
-Я тебя предупреждал, смотри...
- А когда их поймали, он говорит "отпустите, а то уйду от вас'! Ты понимаешь?!
- Да успокойся ты, люди смотрят, ты че...
- Он потом всю жизнь согнувшись ходил и без зубов, а мог в два счета с ними разобраться! Без проблем, понял?
- Ну и дурак. Ты че, правда этому веришь?
- Да ты не знаешь, он мог из глины золото делать и не стал. Представляешь: сколько глины - столько золота!
- Почему не стал?
- А нельзя на халяву, понимаешь?
- Да? А сколько бедных, детишек несчастных, голодных, это как? Да хотя бы в казну, ты врубись, ты прикинь, как бы мы жили сейчас, как Эмиратах!.. Смотри какая девочка...
- Все равно.
- Ой, ну и дурят вас!
- А зачем дурят?
- Да чтобы вы в церковь ходили кланяться.
- А зачем?
- Чтобы вы их слушались там, как суслики!
- А зачем, для чего это им?
- Чтобы управлять вами, дураками, вести вас...
- Куда?
- Куда, куда... в рай!
- А что, плохо?
- Да нету этого ничего, обманывают вас!
- А зачем?! Тогда зачем?!!
- Да чтобы вы в церковь... все, с меня хватит. Слушай, пойдем лучше по пивку дернем, а?
- Не хочется.
- Из-за этого дурака, святого?
- Не говори так.
- А то что? В морду дашь, а потом в церковь пойдешь? Замаливать.
- И пойду.
- Да ты че, правда что ли? Ты ж некрещеный?
- Ну и что.
- Ну давай, давай, я посмотрю, как ты через пару дней придешь: "Санек, пойдем оттянемся".
- Не приду.
- Придешь как миленький!
- Нет. Не приду.
ИСПОВЕДЬ
У нас строгий батюшка. По воскресеньям он исповедует перед литургией и все ждут, когда, наконец, дойдет очередь до последнего. В этот раз последней была старушка. Глухая почти совсем.
- Вы что, на исповедь? - переспрашивает громко батюшка.
- Да вот пришла, - отвечает на весь храм, - а то глядишь помру...
- Грехи-то есть?
- Да как же, много, сынок, и ругалась вот и всяко было. Сильно я грешная. Ребеночка я тогда вытравила, в Круглове жили...
Батюшка быстро оглядывает нас. Но все стоят, опустив головы.
- Имя как? - кричит он.
- Да я не знаю имени-то, он ведь не родился, ребеночек. Я его...
- Твое, твое как?
- Мое? Я еще картошку мерзлую воровала с сестрой. С колхоза...
- Как зовут? Не сестру, тебя как?
- Антонина я... что, не простят меня?
Батюшка не знает что отвечать.
- Сильно грешная я... в войну тоже...
Он торопливо покрывает ее епитрахилью и она затихает, но не совсем, слышно как она еще что-то перечисляет. Ей удобно стоять согнутой, она ведь и ходит так.
- Господи, помилуй ее! - вырвалось у кого-то.
БЕСНОВАТЫЙ
В храме притушили свет. Служба закончилась. Осталась последняя горстка людей, стоящих на исповедь, человек семь, не больше. Сейчас должен идти я, батюшка дал мне знать, а пока я переминаюсь с ноги на ногу и стараюсь не думать по пояснице, которая давно уже мечтает только об одном.. Батюшка тоже устал, но я не столько вижу его усталость, сколько догадываюсь о ней, от его плоской сутуловатой фигуры с длинными узловатыми руками, веет древним родным монашеством, он слушает. Женщина уже исповедалась, но не уходит, о чем-то просит батюшку, просит умоляющее-неотступно, показывает в глубь храма, он кивает ей и смотрит на меня. Я понимаю, что моя очередь сдвигается еще на одного человека и вздыхаю мученически. Женщина кого-то зовет, убегает, ведет и подталкивает осторожно какого-то рослого парня и тот встает передо мной, перед всеми нами, отстоявшими добросовестно более трех часов, он встает крепко расставив ноги мы видим как священник ласково то ли спрашивает о чем-то, то ли уговаривает его. Парень поднимает голову, и она поворачивается к батюшке, похожая на башню тяжелого танка. Следующим движением он хватает батюшку за нос и наотмашь бьет его, но батюшка успевает вырваться и увернуться. Стоящие рядом мужчины оттаскивают хулигана в сторону, но он ходит, ищет прорваться к священнику. На него страшно смотреть, вместо лица - мертвая белая злоба. Мы встаем перед ним, и я наконец-то готов к драке, я жду момента. Откуда-то взялся небольшого роста парнишка, обнимает его, говорит ему что-то как старшему брату, убеждает и утешает по-свойски, даже уводит его за колонну. Батюшка огорчен, но мать снова просит, просит неотступно, как будто ничего не случилось. Батюшка пожимает плечами. Она что рехнулась, не видит разве, что это не возможно, что его и близко нельзя подпускать к батюшке, о чем она просит, она ненормальная! '...он обязательно должен причаститься, понимаете, обязательно, Вы должны...' Снова шум, парень бьет своего 'утешителя', качаются и звенят лампадки, спешу туда и уже знаю как буду бить - так чтоб не встал. Его держат за руки, он вырывается и рычит, какая-то женщина, опережая меня, с бутылкой святой воды, подбегает к нему и полными пригоршнями начинает умывать его как непослушное дитё, привычно и споро, не давая опомниться. Парень откидывает голову, падает на колени, его начинает трясти, он бьется, он орет пугающим голосом, потом воет, потом сникает и вот уже рыдает жадно, захлебываясь, словно дорвавшись-таки до этого всей душой.
- Молитесь, молитесь все! - просит батюшка, он осеняет его крестом, брызгает святой водой и все громче, все увереннее читает над ним молитвы.
Один из держащих несчастного прижимает к себе его голову и целует его, кто-то гладит его по щеке, все стараются говорить что-то доброе, сажают его на лавку, обнимают, все молятся, крестят и крестятся... я разжимаю кулаки. Мать хлопочет, ей неудобно и радостно, '... о, женщина, вера твоя!..' Парень мирно всхлипывает. Батюшка накрывает его епитрахилью. Плачет и кается вслух парнишка-утешитель: он оказывается ударил один раз этого парня.
Так горько плачет, ему и невдомек, что он взял мой грех на себя. Господи, среди нас нет никого грешнее меня!
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАРКА
Всякий раз читаю и вижу палящее небо. Вот они идут с Ним к морю, через "десятиградие". По раскаленной земле, по белым камням, никто не знает зачем. Он знает. Черные круглые тени в ногах, трава, стегающая по сандалиям, целый день прямого пути. Их встречают издалека, видно, как выходят к дороге, как спешат наперерез из селений. Толпа растет, останавливает Его - не протолкнуться. Шумно, как на базаре, плач, кажется, нечем дышать, кошмар, вдруг кричат, расступились... Что там? Кого-то привели, говорят, не пропустить бы чуда. 'Привели к Нему глухого косноязычного и просили Его возложить на него руку. Иисус, отведши его в сторону от народа, вложил персты Свои в уши ему и, плюнув, коснулся языка его. И воззрев на небо, вздохнул и сказал ему: "еффафа" то есть "отверзись". (Сколько всего в этом "вздохе", кто скажет? Сам Бог "вздохнул" по-человечески!).
Тишина.
"И тотчас отверзся у него слух, и разрешились узы его языка, и стал говорить чисто". (Опять крики, толкотня. Чудо! Чудо!! - Смотри-ка, чисто как говорит, чудо! Ну-ка скажи еще...)
"И чрезвычайно дивились и говорили: все хорошо делает - и глухих делает слышащими и немых - говорящими".
Все таки никак не могу прийти в себя: как это Он 'вздохнул'?
Очень люблю это Евангелие от Марка.
НИЧЕГО
Среди ночи вдруг взлаяли собаки. Он долго лежал и прислушивался, но ничего не случилось. И утром, когда он встал, тоже ничего не случилось. И днем. И на следующий день, и потом. Он работал, он жил, возвращался домой, и ничего, ничего не случилось... Вот так.
Все "Фрески" Максима Яковлева:
https://zhurnal.lib.ru/j/jakowlew_m_l/frespoln.shtml
Они сидели на заднем сиденье автобуса. Он смотрел в окно, отвернувшись от всех.
- Как сговорились все, подходят ко мне и хвалятся: Мне мой это подарил! А мне мой то! А мне мой гляди что... Одна я молчу и улыбаюсь как дура. А что мне им сказать, что ты мне даже коробки конфет купить не смог? - говорила она. - Знаешь как обидно было, ведь всем, всем мужья что-то подарили, одной мне, как будто я хуже всех... Скажи, я что, хуже всех, я что такая, что и конфетки не заслужила, скажи?..
Автобус шел долго, пробираясь по пустынным пригородным улочкам. Оставалось всего несколько человек в тусклом дребезжащем салоне. Я встал у задней двери приготовившись выйти. Она больше не зудела, она спала у него на плече, обхватив его за руку. Он все так же смотрел в окно, только огромная его ладонь осторожно гладила ее по голове поверх вязанной серой шапочки.
СУШКИ
Как легко поругаться с женой из-за пустяка - попробуй примирись потом.
Мы бредем лесом с прогулки, впереди - притихший ребенок. Ранняя весна. В оврагах снег еще. Поднимаемся на взгорок. И тут нас встречает одинокий куст орешника, унизанный весь... баранками. Настоящими сушками с маком, висящими на тонких ветках. Мы стоим, не веря глазам. Место безлюдное. На сучке записка: "Угощайтесь люди добрые". Детский почерк, бумажка в клетку. Мы начинаем смеяться. Мы начинаем прыгать вокруг куста. Мы не находим слов. Кто тебя придумал, чудо? Мы съели тогда с великим удовольствием лишь несколько сушек, чтобы и другие могли разделить с нами этот безымянный, маленький дар любви.
Каждую весну я вспоминаю об этом и знаю, что буду вспоминать об этом всю жизнь. Он так и будет стоять у меня перед глазами, этот дивный куст орешника в весеннем лесу.
СЛАВА БОГУ
Утром в вагоне только и говорили все о том, что ночью чудом удалось избежать аварии. Он вышел покурить в тамбур и ужаснулся, представив себе, что могло случиться с ним и его семьей прошлой ночью, в мороз, вдалеке от города... и отогнал от себя эти мысли. Глубоко затянувшись, вздохнул и улыбнулся, глядя на сверкающие снега, и сказал про себя: "Слава Богу".
И тут он вспомнил, что вчера днем он так же стоял здесь и видел в окне какую-то станцию, людей, ожидающих электрички и среди них чью-то фигуру, сгорбленную от холода. Бродяга поди или алкаш, -подумал он тогда. А тот повернулся к их поезду, и (он это ясно видел) перекрестил несколько раз вагоны, обдавшие его снежной пылью... Он еще смотрел на этого чудика и усмехался про себя и качал головой, бывает же... Теперь же все эти события как то естественно связались между собой. "Слава Богу", - сказал он снова. И еще раз неожиданно громко: "Слава Богу!"
ОН ПОМНИЛ...
Он помнил случай из детства, как во время прогулки в парке был он ненадолго оставлен родителями на детской площадке. Было ему года два или три, не больше. Какой-то человек подошёл к нему и присел перед ним на корточки... в чём-то сером или поношенном... Не говоря ничего, не спрашивая, просто смотрел на него. Потом обнял. Странно, но он, всегда боявшийся незнакомых людей, не испугался тогда, не заорал, не заплакал. Подошли родители, но тому человеку не сказали ни слова. Стояли и смотрели, как тот прижимает к себе его детское тельце - одинокий, больной, онемевший от крика... И молчали.
Тогда ли он понял или потом, что этот чужой человек - был он сам... Спустя всю свою жизнь.
РАЗГОВОР
- И все трое на него, а он мог их в пять секунд положить, он только шагнул так, и они все попадали...
-Тебе привет, кстати, от Битюка-младшего, вчера встретил его с братаном, веселые: Вован вернулся, морда - во!
- А ему же нельзя убивать, он так сложил руки: "делайте что хотите"...
- Теперь опять за свое возьмутся, точняк.
- Один с перепугу бах его обухом по голове и вырубил, и пошло.
- Ты учти: у Вована зуб на тебя, ты думаешь Битюк зря тебе привет передавал?
- Да знаю. И они затащили его в избушку, думали он там деньги прячет, связали его, понял?, и стали топтать ногами, чтобы он сказал...
- С ним шутки плохи...
- Переломали ему ребра, руки, череп проломили, а он потом сам в монастырь пришел, когда очнулся! Входит в церковь весь в крови, избитый, все так смотрят...
-Я тебя предупреждал, смотри...
- А когда их поймали, он говорит "отпустите, а то уйду от вас'! Ты понимаешь?!
- Да успокойся ты, люди смотрят, ты че...
- Он потом всю жизнь согнувшись ходил и без зубов, а мог в два счета с ними разобраться! Без проблем, понял?
- Ну и дурак. Ты че, правда этому веришь?
- Да ты не знаешь, он мог из глины золото делать и не стал. Представляешь: сколько глины - столько золота!
- Почему не стал?
- А нельзя на халяву, понимаешь?
- Да? А сколько бедных, детишек несчастных, голодных, это как? Да хотя бы в казну, ты врубись, ты прикинь, как бы мы жили сейчас, как Эмиратах!.. Смотри какая девочка...
- Все равно.
- Ой, ну и дурят вас!
- А зачем дурят?
- Да чтобы вы в церковь ходили кланяться.
- А зачем?
- Чтобы вы их слушались там, как суслики!
- А зачем, для чего это им?
- Чтобы управлять вами, дураками, вести вас...
- Куда?
- Куда, куда... в рай!
- А что, плохо?
- Да нету этого ничего, обманывают вас!
- А зачем?! Тогда зачем?!!
- Да чтобы вы в церковь... все, с меня хватит. Слушай, пойдем лучше по пивку дернем, а?
- Не хочется.
- Из-за этого дурака, святого?
- Не говори так.
- А то что? В морду дашь, а потом в церковь пойдешь? Замаливать.
- И пойду.
- Да ты че, правда что ли? Ты ж некрещеный?
- Ну и что.
- Ну давай, давай, я посмотрю, как ты через пару дней придешь: "Санек, пойдем оттянемся".
- Не приду.
- Придешь как миленький!
- Нет. Не приду.
ИСПОВЕДЬ
У нас строгий батюшка. По воскресеньям он исповедует перед литургией и все ждут, когда, наконец, дойдет очередь до последнего. В этот раз последней была старушка. Глухая почти совсем.
- Вы что, на исповедь? - переспрашивает громко батюшка.
- Да вот пришла, - отвечает на весь храм, - а то глядишь помру...
- Грехи-то есть?
- Да как же, много, сынок, и ругалась вот и всяко было. Сильно я грешная. Ребеночка я тогда вытравила, в Круглове жили...
Батюшка быстро оглядывает нас. Но все стоят, опустив головы.
- Имя как? - кричит он.
- Да я не знаю имени-то, он ведь не родился, ребеночек. Я его...
- Твое, твое как?
- Мое? Я еще картошку мерзлую воровала с сестрой. С колхоза...
- Как зовут? Не сестру, тебя как?
- Антонина я... что, не простят меня?
Батюшка не знает что отвечать.
- Сильно грешная я... в войну тоже...
Он торопливо покрывает ее епитрахилью и она затихает, но не совсем, слышно как она еще что-то перечисляет. Ей удобно стоять согнутой, она ведь и ходит так.
- Господи, помилуй ее! - вырвалось у кого-то.
БЕСНОВАТЫЙ
В храме притушили свет. Служба закончилась. Осталась последняя горстка людей, стоящих на исповедь, человек семь, не больше. Сейчас должен идти я, батюшка дал мне знать, а пока я переминаюсь с ноги на ногу и стараюсь не думать по пояснице, которая давно уже мечтает только об одном.. Батюшка тоже устал, но я не столько вижу его усталость, сколько догадываюсь о ней, от его плоской сутуловатой фигуры с длинными узловатыми руками, веет древним родным монашеством, он слушает. Женщина уже исповедалась, но не уходит, о чем-то просит батюшку, просит умоляющее-неотступно, показывает в глубь храма, он кивает ей и смотрит на меня. Я понимаю, что моя очередь сдвигается еще на одного человека и вздыхаю мученически. Женщина кого-то зовет, убегает, ведет и подталкивает осторожно какого-то рослого парня и тот встает передо мной, перед всеми нами, отстоявшими добросовестно более трех часов, он встает крепко расставив ноги мы видим как священник ласково то ли спрашивает о чем-то, то ли уговаривает его. Парень поднимает голову, и она поворачивается к батюшке, похожая на башню тяжелого танка. Следующим движением он хватает батюшку за нос и наотмашь бьет его, но батюшка успевает вырваться и увернуться. Стоящие рядом мужчины оттаскивают хулигана в сторону, но он ходит, ищет прорваться к священнику. На него страшно смотреть, вместо лица - мертвая белая злоба. Мы встаем перед ним, и я наконец-то готов к драке, я жду момента. Откуда-то взялся небольшого роста парнишка, обнимает его, говорит ему что-то как старшему брату, убеждает и утешает по-свойски, даже уводит его за колонну. Батюшка огорчен, но мать снова просит, просит неотступно, как будто ничего не случилось. Батюшка пожимает плечами. Она что рехнулась, не видит разве, что это не возможно, что его и близко нельзя подпускать к батюшке, о чем она просит, она ненормальная! '...он обязательно должен причаститься, понимаете, обязательно, Вы должны...' Снова шум, парень бьет своего 'утешителя', качаются и звенят лампадки, спешу туда и уже знаю как буду бить - так чтоб не встал. Его держат за руки, он вырывается и рычит, какая-то женщина, опережая меня, с бутылкой святой воды, подбегает к нему и полными пригоршнями начинает умывать его как непослушное дитё, привычно и споро, не давая опомниться. Парень откидывает голову, падает на колени, его начинает трясти, он бьется, он орет пугающим голосом, потом воет, потом сникает и вот уже рыдает жадно, захлебываясь, словно дорвавшись-таки до этого всей душой.
- Молитесь, молитесь все! - просит батюшка, он осеняет его крестом, брызгает святой водой и все громче, все увереннее читает над ним молитвы.
Один из держащих несчастного прижимает к себе его голову и целует его, кто-то гладит его по щеке, все стараются говорить что-то доброе, сажают его на лавку, обнимают, все молятся, крестят и крестятся... я разжимаю кулаки. Мать хлопочет, ей неудобно и радостно, '... о, женщина, вера твоя!..' Парень мирно всхлипывает. Батюшка накрывает его епитрахилью. Плачет и кается вслух парнишка-утешитель: он оказывается ударил один раз этого парня.
Так горько плачет, ему и невдомек, что он взял мой грех на себя. Господи, среди нас нет никого грешнее меня!
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАРКА
Всякий раз читаю и вижу палящее небо. Вот они идут с Ним к морю, через "десятиградие". По раскаленной земле, по белым камням, никто не знает зачем. Он знает. Черные круглые тени в ногах, трава, стегающая по сандалиям, целый день прямого пути. Их встречают издалека, видно, как выходят к дороге, как спешат наперерез из селений. Толпа растет, останавливает Его - не протолкнуться. Шумно, как на базаре, плач, кажется, нечем дышать, кошмар, вдруг кричат, расступились... Что там? Кого-то привели, говорят, не пропустить бы чуда. 'Привели к Нему глухого косноязычного и просили Его возложить на него руку. Иисус, отведши его в сторону от народа, вложил персты Свои в уши ему и, плюнув, коснулся языка его. И воззрев на небо, вздохнул и сказал ему: "еффафа" то есть "отверзись". (Сколько всего в этом "вздохе", кто скажет? Сам Бог "вздохнул" по-человечески!).
Тишина.
"И тотчас отверзся у него слух, и разрешились узы его языка, и стал говорить чисто". (Опять крики, толкотня. Чудо! Чудо!! - Смотри-ка, чисто как говорит, чудо! Ну-ка скажи еще...)
"И чрезвычайно дивились и говорили: все хорошо делает - и глухих делает слышащими и немых - говорящими".
Все таки никак не могу прийти в себя: как это Он 'вздохнул'?
Очень люблю это Евангелие от Марка.
НИЧЕГО
Среди ночи вдруг взлаяли собаки. Он долго лежал и прислушивался, но ничего не случилось. И утром, когда он встал, тоже ничего не случилось. И днем. И на следующий день, и потом. Он работал, он жил, возвращался домой, и ничего, ничего не случилось... Вот так.
Все "Фрески" Максима Яковлева:
https://zhurnal.lib.ru/j/jakowlew_m_l/frespoln.shtml
